«Надоел уже!» завершила она в душе недосказанное, но все-таки застеснялась собственных мыслей и пожала его локоть. «Как-никак целый год вместе проходили в кино!..»
В ответ Бобрышкин сделал неловкое движение, похожее на то, что хочет ее обнять, но то ли Лена ошиблась, то ли его вспугнула Лариса Евдокимовна, заглянувшая без стука в комнату и сообщившая, что ужин будет через пятнадцать минут на столе; во всяком случае, последующие события развертывались по знакомому гостье сценарию. Сережа часто и подолгу перематывал магнитофонную ленту, а она в одиночестве скучала на диване. А потом он не выдержал и полез в письменный стол, где у него хранилась коллекция значков. Лена безразлично перебрасывала знакомые поролоновые листы альбома, на которых крепились металлические миниатюры, и думала-гадала о том, чем сейчас занимается Яснов. Ей почему-то представлялось, что он жарит в этот момент яичницу в своей холостяцкой квартире и при этом поминутно заглядывает в комнату, где по телевизору показывают хоккейный матч. «Нет!» – укротила она неудачное воображение, в сегодняшней программе хоккейного матча не было – это Обручева знала точно.
– Сереж, ты знаешь, – вдруг очень серьезно заговорила она, – тебе здорово подходят очки…
– Неужели, Лена? – откровенно удивился он. – Раньше ты этого не говорила, – Бобрышкин близоруко прищурился.
– А я только сегодня разобралась во всем до конца. Понимаешь?
– Нет, не совсем, – с неприсущей ему уклончивостью отозвался он.
– Я попробую объяснить. Дело в том, что до какого-то времени мы, каждый по-своему, пребываем в очках. Одни на всю жизнь так и проходят в розовых очках-окулярах, другие в черных, третьи в голубых, – она заглянула ему в лицо. – Я не знаю, какого цвета стекла моих очков, зато я поняла, что они искажают действительность, а с нею и того, кого я, может быть, мечтала увидеть, поэтому я вынуждена их снять.
В это время в дверях показалась Лариса Евдокимовна. В светлом, чуть ли не в белом халате, охваченном красным поясом поверх ее могучей фигуры, она предстала для сына в этот момент как спасательный круг.
– Сереженька! Леночка! Все уже приготовлено, прошу к столу! – с этими словами, расплывшись в улыбке, она чуть ли не подарила им книксен.
– Мы потом договорим, хорошо, Лена? – он просительно посмотрел ей в лицо, первым вставая с дивана.
«Не лучше ли отказаться от этого высиживания за столом и до конца объясниться?» – подумала девушка, но вслух так и не решилась ответить отказом и поплелась за ним следом, ругая себя за слабость.
Заступив в зал, Лена поздоровалась с Николаем Николаевичем, который уже расположился за столом и, к ее удивлению, вместо «Науки и Жизнь» изучал «Науку и Религию».
Это незначительное обстоятельство здорово развеселило Обручеву. «Человек из сплошной науки!» – подумала она, осветившись естественной улыбкой и усаживаясь за стол.
– Ну как, девушка, ваши дела, как чувствуют себя родители? – без выражения и не очень внятно осведомился Сережин папа.
– Нормально, – лаконично засвидетельствовала Елена.
Николай Николаевич чинно кивнул и, видимо удовлетворенный ответом, снова уткнулся в журнал.
А вот за умение готовить Ларисе Евдокимовне следовало отдать должное. На этот раз на столе стояла жаренная утка с зеленью, да еще и под майонезом. Возле каждой тарелочки лежали серебряные вилка и нож и, конечно, неизменный стаканчик с салфетками. Как по предварительному заказу, лишь стоило гостье поудобнее усесться на стуле, кот Лукреций совершил свой коронный прыжок и завел неизменную песню «Мур-мур». Лена обрадованно погладила кота и, подумав, положила себе на тарелку кусочек утятины. Серебряным ножом от этого куска она отпилила кусочек и, незаметно положив его себе на ладошку, сунула под нос Лукрецию. Понадобилось немного времени, чтобы хозяйка заметила котово пиршество.
