Федор (торопливо): Тише, Агафья! Не гневи свет! К Софье: Княгинюшка, прости невежество холопов! Щи – сила наша! А сало… э-э-э… это как оливки ваши, только сытней! Видя ее недовольный вид, переходит к делу: Дозволь доложить! Завтра прием у государя! Нарядиться изволишь как? Шубу соболью подали, шапку горностаевую!
Софья (оживляясь): Finalmente! Наконец-то! Никитка, скажи – я надену свою византийскую порфиру! Платье из парчи, с золотым шитьем! И диадему!
Никитка: Боярин, грит, наденет… порфиру с парфеном. И диван. Федор (в панике): Порфир? Парфен? Диван?! Никитка, ты рехнулся? Что за диковинные слова?!
Софья (терпеливо объясняет жестами): Vestito! Одежда! Красивая! Ткань! Она показывает на роскошный сундук. Федор (с облегчением): А-а-а! Платье! Так бы и сказали! Осторожно: Но, княгинюшка… мороз на дворе. Под сорок. Ваше… порфирное платьице… оно тонкое? В нем замерзнешь, как сизяк! Надень шубу поверх! А диван… э-э-э… на голову? Так шапку горностаевую поверх надень! Будет тебе и диван, и тепло!
Софья (в отчаянии): Ma è ridicolo! Шуба поверх парчи?! И горностай на диадему?! Я буду похожа на… на движущийся меховой чум!
Агафья (убежденно): Зато теплый чум, матушка! Здоровье дороже! Глядишь, государь-князь твой вид оценит – румяная, не дрожишь! А в порфире замерзнешь – синяя, как мертвец, станешь. Не по-боярски!
Софья (вздыхая, сдается): Va bene… Хорошо. Надену… шубу. Но диадему – sotto! Под шапку! Она делает жест «тихо, секрет». Федор (радостно): Вот и славно! Умница! Агафья, готовь княгине лучшую шубу! И шапку – чтоб уши не мерзли! Шепотом Никитке: Скажи ей… государь Иван Васильевич… он ценит практичность. И меха. Очень ценит меха. Софья (про себя, по-гречески): Θεέ μου! Боже мой! Эти северные варвары… Но князь… он силен. Как скала. Она задумчиво смотрит в окно на снег. Империи падают… но новые растут. Даже если они пахнут щами и медом. Громко: Никитка! Спроси у Агафьи… эта… баня? Говорят, она лечит душу и тело? Она делает робкий жест веником. Агафья (сияя): Баня?! Да это наше все, матушка! Как родишься – в бане, как помрешь – в бане помыть! Парилка, веничек березовый… ох, оживешь! Сгоню с тебя всю римскую тоску!
Федор (торжественно): Вот! Вот оно начало! Баня – истинно русское! Понравится! Шепотом Агафье: Только смотри, веником нежней! Она ж хрупкая, греческая! Не зашибись!
Агафья (машет рукой): Знаю я, знаю! Опалю слегка, чтоб кровь играла! К Софье: Пойдем, матушка, готовиться! Надо ж тебя к государю представить во всей… э-э-э… пытается вспомнить слово… в шубе с диваном красе!
Софья Палеолог, будущая великая княгиня Московская, с гордо поднятой головой, но уже с легкой тенью смирения (и мыслями о теплой шубе), позволяет Агафье вести себя навстречу русским баням, щам, морозам и своему новому, суровому, но бесконечно перспективному мужу – Ивану Васильевичу. Начинается великое, хоть и слегка комичное, слияние Византии и Московии.
Финальная реплика Софьи (уже в дверях, тихо, по-гречески, глядя на медвежью шкуру на полу): Λοιπόν… θα πρέπει να πολιτιστώ αυτούς τους βαρβάρους. Από την αρχή. (Итак… придется мне цивилизовать этих варваров. С самого начала.) Она решительно наступает на медвежью морду.
