– Мы подпишем все бумаги и отказ от лечения, – увидев белоснежные лица медперсонала, продолжил. – Она не изменит своего решения, я с ней не первый год. Мы все прекрасно знаем, что после подписания всего, что вы нам принесете, вся ответственность ложится на нас.
Я сам поражался своим словам. Я понимал, что, возможно, отойдет шок, и я поплачусь за свое решение, поплачусь жизнью человека, которого пару часов назад потерял. И заново обрел… Я не знаю как, не знаю, как объяснить ту уверенность, что с ней действительно все хорошо. Даже больше: Хлоя будто никогда не была такой сильной и пышущей здоровьем, нежели сейчас. Я чувствовал в ней эту энергию, проникающую сквозь кожу и пронизывающую практически осязаемыми линиями все вокруг. И самое удивительное, что ту же непоколебимость я чувствовал внутри себя. Напрочь позабыв о том, что мгновения назад я не мог унять собственных слез…
Она всегда творила что—то невероятное со мной, с первого дня нашего знакомства умела «зарядить» мои батарейки и не переставала этого делать ни на день. Я никогда не лукавил, когда говорил, что Хлоя – самая прекрасная женщина на земле. В этой миниатюрной и хрупкой девушке с вечно выгоревшими блондинистыми волосами, как у заядлой австралийской серферши, и глазами цвета Карибского моря уживалось столько веры в себя, в людей и добро, что ни одна религия никогда бы не смогла сравниться с ней своими догмами о милосердии. И весь этот позитив и благочестие вкупе с элегантностью аристократки преспокойно уживался с характером урагана, в который она превращалась, выходя из себя. И с её неутомимой страстью, когда она, оставаясь со мной наедине, превращалась в горящую желанием дьяволицу…
Глава 6
– Ник, паспорта ведь у тебя? – я пыталась в уме перечислить все, что мы гипотетически могли забыть, собираясь в самый непродуманный и не просчитанный отпуск в нашей жизни.
– Да, и билеты тоже, – прокричал Ник из гостиной.
Можете закидать нас тухлыми яйцами, но после того, как меня сбила машина, и я якобы побывала «по ту сторону», мы даже толком этого не обсудили. Нечего было обсуждать. Да, я ничего не помнила, но и не видела никакого белого света и раскрывающихся врат. Никаких херувимов, страшного суда, пронесшихся перед глазами лучших моментов жизни. Ни—че—го. Только глубокий сон без снов. Объяснять себе, Нику и бригаде медиков кровавую лужу, растекавшуюся от моей головы, и полное отсутствие жизненных показателей, желания не было никакого. Все ошибаются: люди, приборы, специалисты… А учитывая тот факт, что мы оба уже своего рода стали королями монстров с нашими мутировавшими генами с шансом один на миллиард, все самые неожиданные факторы вполне могли совпасть в один миг.
Но это не значит, что это никак на меня не повлияло. Стало предельно ясно, что нам нет смысла откладывать какие—то мечты, желания и идеи на завтра. И дело не только в том, что наша жизнь может прерваться в любой момент, и судьбе чихать на то, что вы не планировали умирать молодым и еще многого не успели. Хотя, может показаться именно так: как во все этих красивых и романтичных фильмах, когда герои, доживая последние месяцы или побывав на волосок от смерти, начинают вдруг жить на—полную, исполняя нелепый список желаний.
Мы никогда не станем родителями. От слова совсем. Я не против приемного родительства и безумно уважаю семьи, которые берут в семью малыша из приюта и любят его как своего. Но… Мне было до боли в груди обидно, что мы никогда не станем спорить: чьи у ребенка глаза, уши, в кого у него эти гадкие черты характера, способности. Не о чем спорить. Не о чем мечтать. Не к чему готовиться. И незачем себя беречь от надуманных страхов и псевдоопасных приключений…
