– Его знали и Екатерина II, и Павел I, и Александр I и Николай I. Они то заключали его в тюрьму за предсказания, то вновь освобождали, желая узнать будущее.
– Знали об этих предсказаниях давно. Не все, но многие.
– К примеру, еще в 1800 году в США инженер и живописец Фултон получил заказ на панораму «Сожжение Москвы». За двенадцать лет до события, заметьте!
– Вот такая непростая жизнь была у нашего провидца.
– Как и у всех остальных оракулов. Их, бедолаг, всегда или в острог, или на плаху – со вздохом произнес батюшка.
– Я сам читал в одной книге о встрече Павла I с Авелем. И даже переписал некоторые главы себе в дневник.
– Сейчас я вам их зачитаю, о-ч-ч-е-н-ь прелюбопытнейшее сочинение, доложу я вам.
Отец Михаил встал, достал с полки тетрадь, надел очки и начал читать: «В зале был разлит мягкий свет. В лучах догоравшего заката, казалось, оживали библейские мотивы на расшитых золотом и серебром гобеленах. Вокруг царили тишина и торжественность. Пристальный взор Императора Павла Петровича встретился с кроткими глазами стоявшего пред ним монаха Авеля. В них, как в зеркале, отражались любовь, мир и отрада. Императору сразу полюбился этот, весь овеянный смирением, постом и молитвою, загадочный инок. О прозорливости его уже давно шла широкая молва. К его келии в Александро-Невской Лавре шел и простолюдин, и знатный вельможа, и никто не уходил от него без утешения и пророческого совета. Ведомо уже было Императору Павлу Петровичу и то, как Авель точно предрек день кончины его Августейшей Родительницы, ныне в Бозе почивающей Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны.
Ласково улыбнувшись, Император Павел Петрович милостиво обратился к иноку Авелю с вопросом.
Честной Отец! О тебе говорят, да я и сам вижу, что на тебе явно почиет благодать Божия. Что скажешь ты о моем царствовании и судьбе моей? Что зришь ты прозорливыми очами о Роде моем во мгле веков и о Державе Российской? Назови поименно преемников моих на Престоле Российском, предреки и их судьбу.
– Эх, Батюшка-Царь! – покачал головой Авель. – Почто себе печаль предречь меня понуждаешь? Коротко будет царствование твое, и вижу я, грешный, лютый конец твой. На Софрония Иерусалимского от неверных слуг мученическую кончину приемлешь, в опочивальне своей удушен будешь злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. В Страстную Субботу погребут тебя.
Число лет твоих подобно счету букв изречения на фронтоне твоего замка, в коем воистину обетование и о Царственном Доме твоем: «Дому сему подобает твердыня Господня долготу дней».
– Точно так все и произошло, ровно столько годков Господь ему и отпустил, сколько буковок было в изречении том. Прямо «тютелька в тютельку» – заметил батюшка и продолжил читать.
– О сем ты прав, – изрек Император Павел Петрович.
– Девиз сей получил я в особом откровении, совместно с повелением воздвигнуть Собор во имя Святого Архистратига Михаила, где ныне воздвигнут Михайловский замок.
– Вождю небесных Воинств посвятил я и замок, и церковь.
– Зрю в нем преждевременную гробницу твою, Благоверный Государь. И резиденцией потомков твоих, как мыслишь, он не будет. О судьбе же Державы Российской было в молитве откровение мне о трех лютых игах: татарском, польском и грядущем еще – жидовском.
– Что? Святая Русь под игом жидовским? Не быть сему во веки! – гневно нахмурился Император Павел Петрович.
