- Хорошо. Я помню... память, как ниточка – только потяни. Стараюсь не вспоминать, потому что начинаю чувствовать. Но хочешь - давай вспомним, - глухо отозвалась Марина, - ты - только хорошее, потому и рвешься туда, а я – какой была дурой. И ты правда считаешь, что мне стало легче, когда я узнала почему ты трахал шлюх? И не ври, что не считал это изменой. Предательство по определению не бывает неосознанным, ты же юрист… Но я дура еще ждала тебя - до аварии, надеялась на объяснение, а ты злился и делал удивленное лицо. Что непонятного было в том, из-за чего я развожусь? Но ты будто не знал за собой греха… Но это в прошлом, ты изменился, осознал и предлагаешь все оставить там. Не получится - мы окончательно всё испортили. У меня был другой, и ты тоже не отказывал себе – я уверена. Мы смогли друг без друга, можем… зачем тогда?
Он промолчал, обессиленно понимая, что проиграл. А Марина продолжала говорить ровно и безэмоционально. И до скрежета зубовного противным, размеренным тоном:
- Все у нас, оказалось, было с душком, а теперь совсем провоняло. У меня нет ни сил, ни здоровья не то, что начать заново – даже всерьез попытаться понять тебя.
- И не нужно, - дрогнул у него голос, - ничего пока и не нужно – потом, со временем. Я не требую вернуть все обратно, не сейчас во всяком случае, не сразу. Просто разреши мне помогать вам чем могу и как могу. Тебе будет трудно с Ритой, ей стало хуже и у тебя впереди операция. Я прошу разрешить мне быть рядом и не стану претендовать…
- Я не запрещаю тебе видеться с мамой, но пожалуйста – без меня. За меня тоже не беспокойся – есть страховка, да и с тебя я хорошо стрясла, извини уж, если… Я знаю – ты влез в кредит, чтобы…
- Ничего, это только справедливо! Я и не…
- Мы сказать друг другу не даем, - остановила она его, - я не буду с тобой, Слав, просто не смогу. Секс, оказывается, возможен и с кем-то еще, и неплохой, кстати. А остальное, что от души… У меня стройматериалов не хватит, чтобы все отстроить. Не веры и любви… даже просто сил нет. Уйди пожалуйста, дай мне их набраться. Я не могу… даже сейчас терплю тебя с трудом. Я выслушала. Ты же этого хотел? И все, давай дальше каждый сам.
- Мне смысла нет – самому, - отчаянно простонал Влад, - я к тебе хочу, с тобой… Маринка, Масенька?! Ну скажи - что я должен сделать? Дай возможность показать, ты все сама увидишь!
- Я уже сказала. Как тебе еще…? Я смертельно устала, Славка – от любых отношений и от жизни кажется тоже. А мне всего двадцать девять. Дай мне жить спокойно. Пожалуйста, очень тебя прошу, - открыла она дверку машины и вышла, а он выскочил следом.
И шел следом, мелся хвостиком. Судорожно искал в себе другие, правильные слова, которые сломали бы ситуацию. И не находил. И нарастало, поднималось внутри что-то такое… опасное и для него, и для нее тоже - если выпустить это что-то на волю. Потому что вот это состояние бессилия… оно было настолько знакомым и настолько страшным! Ничего страшнее он просто не знал.
Мужик в принципе способен разрулить практически всё, нужно только дать ему возможность действовать, он должен иметь такую возможность. А невозможность и бессилие убивали, они просто размазывали, дробили на атомы! И его уже буквально трясло от желания догнать, остановить, наорать, встряхнуть, заставить!
Хоть что-то сделать, хоть как-то! Но действовать.
Хрен знает каким усилием воли он дал Маринке уйти, не устроив безобразной мужской истерики. Упал, как подрубленный, на заснеженную лавочку. Сердце подкатывало к горлу, душило. В глазах плыло. И он стал судорожно искать спасение.
