«Хочу домой, в Царство Небесное!» - страница 21
– Вам надо, – сказала она, – по Онежскому озеру идти, напрямую тут недалеко, километров пять всего, не больше. Там, на правом берегу, и увидите.
Когда мы добрались до места, начало уже темнеть – ничего удивительного: еще январь не закончился. Вышли из автобуса, думаем, сейчас у нее спросим, в какую сторону идти, а может, еще кто-нибудь знает. Но все как-то сразу разошлись в разные стороны, и на остановке никого не осталось. Можно было, конечно, в гостинице переночевать, но где ее, эту гостиницу, искать? И спросить не у кого. Нам ничего не оставалось, как пойти к озеру.
– Женщина говорила, что по правую сторону наша деревня; значит, туда надо, – рассуждает муж.
«Если трудно будет, Матери Божией молитесь», – вспоминаю я Батюшкины слова. Стали мы молиться и вдруг увидели глубокие следы от валенок: кто-то, судя по всему, недавно здесь прошел.
– Пойдем по этому следу, – решает муж.
И мы пошли. Муж впереди, стараясь в проложенный след попадать, а я за ним, тоже стараюсь, но у меня это намного хуже получается. Озеро довольно широкое, а снегу на него намело – по колено иногда проваливались. Скоро стало совсем темно, только снег белеет, и противоположный берег темной полосой прочерчен, а есть ли там какие деревни, неизвестно. Огоньков, по крайней мере, не видно. В темноте все скрывается – снежная пустыня, и кроме нее – ничего. Голова у меня тяжелая, видно, температура поднялась. Вытащу ногу из снега – все, думаю, не могу больше идти, а потом тут же утешительная мысль: «Но ведь человек же шел, значит, и я смогу!»
Передо мной монотонно рюкзак мужа покачивается: бульк-звяк, бульк-звяк, – плюхается в нем коньяк и позванивает погремушка. Мои вещи уже давно к мужу перекочевали, он их вместе со своими на себя взвалил.
Идем, ничего не видно, но, главное, туда идем или нет – непонятно. Одно время потеряли следы. Муж велел мне стоять на месте, а сам пошел их искать.
– Иди сюда, – кричит, – вот они! А я тут на полынью наткнулся. Надо осторожнее идти, нельзя от следа уходить.
Идем уже часа три, и неизвестно, дойдем ли. А вдруг не туда идем? Ну и что, что следы?
Того, кто оставил их, сейчас встретит какая-нибудь лошадка и увезет километров за двадцать, а нам куда?
– Ничего, – подбадривает меня муж, – если что, приткнемся где-нибудь около кустиков, костерчик разведем, погреемся: вон сколько здесь кустов. И коньяк у нас есть, так что не замерзнем. Ты только молись Матери Божией, как Батюшка сказал.
И тут мы заметили маленький огонек на противоположном берегу, слабенький, но живой, один, среди глухой темноты.
– Надо туда идти! – говорит муж.
Конечно, надо, тем более что и следы туда ведут. Пошли мы на огонек. Вот, думаем, кажется, сейчас дойдем, но почему-то он никак не приближается.
– Смотри: берег! – кричу я мужу.
Но оказалось, что это вовсе не берег, а остров, на который мы неожиданно наткнулись. А где же берег? Одна только снежная пустыня и никакой деревни.
Тяжелее всего, как обычно, последние метры давались.
– Знаешь, – говорит муж, оглядываясь на меня, – о ком я сейчас вспомнил? О твоем дяде, как он по полю к трактору шел, помнишь?
Еще бы мне не помнить! Дядя не хотел об этом рассказывать, да его жена уговорила.
Дядя был старшим братом моей мамы. В их семье девять детей было, мама – самая младшая, а брат, Иван, года на два постарше. Я очень любила, когда мама мне о своем детстве рассказывала. Как они с горки катались, как валенки по очереди надевали, как с дядей Ваней помидоры собирали, каждый раз надеясь, что с ними что-нибудь случится – град побьет или еще что. Но наутро поле вновь краснело тяжелыми глянцевыми помидорами, поджидая тех, кто будет безжалостно отрывать их от родного куста и тащить к телеге, которая потом, кряхтя и постанывая, отправится на базар.