Хлопает входная дверь, я вскакиваю, дрожащими руками запихиваю фотографии обратно, но, секунду подумав, одну прячу под футболку, засунув за пояс джинсов. Возвращаю коробку в шкаф, и выбегаю в коридор. Снизу доносится мужской голос, и я, прижавшись к стене, закусываю губу. Это не Данила и не Макс.
— Данька, ты где? Есть кто?
Стараясь не паниковать, пулей лечу в комнату, запираю дверь, и, прислонившись к ней спиной, перевожу дыхание. Кто это может быть, его отец? И что я сейчас скажу, как сюда попала? Подожду, когда он уйдёт, и тихонько свалю.
Шаги замирают совсем рядом, за ручку дергают. Затаив дыхание, сползаю на корточки, и, обхватив руками колени, сижу, как мышка. Снова пытаются открыть, громко стучат.
— Данила, чёрт побери, не устраивай детский сад! Отопри сейчас же, я хочу поговорить!
Ну, конечно, дом-то без замка, значит, кто-то тут должен быть! Медленно встаю, пячусь к кровати. А если это не его отец? Он же велел мне не высовываться. Надеюсь, ключа у этого незваного гостя нет! Сигать в окно в сорокаградусный мороз перспектива так себе, да и высоко, второй этаж. Вот будет потеха, когда Чума обнаружит в саду настоящую ледяную Снегурочку!
Шаги удаляются, и я с облегчением выдыхаю. Крадучись, подхожу к двери, кажется, гость исчез. Медленно отпираю замок, и выглядываю. Внизу слышны голоса, причем на повышенных тонах, это уже Данила, значит, незнакомец не успел уехать. Гляну краем глаза только…
Останавливаюсь на лестнице, и осторожно гляжу в холл. Мужчины стоят у входа, Чума яростно убеждает собеседника в чем-то, а тот, опираясь на трость, хмуро слушает. Мне он виден со спины, грузный, в дорогом пальто, волосы посеребрены сединой.
— Я давно не сопливый мальчишка, отец! — вдруг громко рявкает Данила, ударив кулаком по стене, и сгибается, держась за бок. — не надо вечно меня опекать! Сам разберусь со своими проблемами!
Чёрт, ему вообще следует лежать в постели, а не разгуливать по городу с ранением! Вот несносный, так ведь и окочуриться недолго! Ну, он у меня сейчас получит!
Решительно иду вниз, но Чума вскидывает голову, и в его взгляде предупреждение. Он что, боится собственной тени, если даже не хочет, чтобы отец знал правду?! Видимо, догадавшись, что подчиняться я не намерена, настойчиво оттесняет родителя вон, и захлопывает у него перед носом дверь.
Я сбегаю в холл, и очень вовремя. Данила пошатывается, неверными шагами бредет к дивану, и усаживается. Отнимает руку, и мы оба смотрим на неё. Крови нет, слава Богу.
— Ты торопишься на тот свет, да? — уперев кулачок в бок, возмущаюсь я, топнув ногой. — на фига тогда я тебя чинила, спрашивается?!
— Не ори. — кривится от боли, — принеси коньяку, вон, в баре возьми. В горле пересохло. Выпьешь за компанию? Или не любишь крепкое пойло?
— Не пробовала ни разу. До вчерашнего вечера. — язвительно говорю, доставая пузатую бутылку.
— Наклюкалась, что ли, в одиночестве? — хмыкает Чума, глядя, как я наливаю в стаканы спиртное. — или страх глушила?
Сажусь рядом, подаю ему стакан. Поднимаю свой, на янтарной жидкости играют блики от огня в камине. Пришлось самой возиться и растапливать, иначе бы окоченела тут.
— Да нет, просто скучно было. — признаюсь, и он придвигается ближе, обнимает за спину легонько, зная, наверное, что я буду противиться.
А вот фиг… Что-то настроение паршивое, хочется немного тепла и уюта. Понежиться в объятиях сильного мужчины, поболтать про жизнь. Целую вечность не изливала никому душу, столько всего накопилось там, что даже жутко.
