Гримаса страдания делает черты грубее, но я всё же отмечаю, что он очень привлекателен. Лет тридцати с небольшим примерно, смуглый, глаза, наверное, ясные, голубые, а сейчас подернуты пленкой мучения. Волевой подбородок, на щеках крохотные родинки, брови вразлет и прямой нос. Линия губ капризная, твердая, чувственная. Слишком долго засматриваюсь на них.
— Чумой меня кличут. — хрипло отзывается он, и на мой хмурый взгляд усмехается криво. — чё, не нравится погоняло?
Пожимаю плечами, снова зациклив внимание на перевязке.
— Чумовой по жизни, что ли? — пальцы дрожат, чересчур сильно затягиваю бинт.
— Есть немного. Ай, блять, ты чё творишь?! — неожиданно вскрикивает, отпихнув меня, и разглядывает дело моих рук. — сойдёт. А лепила с тебя никакой, прогуливала, поди, занятия? Или папашка диплом купил?
— Я не врач. — сухо повторяю то, что уже озвучивала ранее, и берусь за дверцу.
— Далеко намылилась?
В спину упирается холодное, неприятно металлическое дуло. Я замираю, сердце вот-вот выпрыгнет из грудной клетки, дыхание сбивается. Ну, конечно, на что я надеялась, что Чума поблагодарит за спасение и отпустит с миром? Проклятье, угораздило же вляпаться в передрягу!
— Щас Балда подрулит, подбросит до хаты. — кивает на сиденье, и я отворачиваюсь к окну, залепленному пушистыми снежинками. — говори со мной, слышь… Чтоб я не отрубился.
Благоразумно молчу, что мне надо не домой, а обратно в больницу. Меня же вышвырнут с работы, если уже не поздно... Наверное, о моем "подвиге" известно всем, и сейчас мне там перетирают кости.
— О чем? — предательские слезы щиплют под веками, и я кусаю губу, чтобы не разреветься.
— Ну, о чем-нибудь… Расскажи о себе…
Боже, да что рассказывать? В моей жизни нет ни стрельбы, ни разборок, обычная нищенка, перебивающаяся на зарплату санитарки. Что-то бормочу, каждые несколько секунд тормошу его, и так мы коротаем время.
Вот и встретили Новый год… Не знаю, откуда ехал Балда, но у меня создалось впечатление, что с края земли, не иначе. Появился он только спустя полтора часа, а промедли еще чуть-чуть, и нашел бы в машине два околевших трупа. По неведомой причине печка отказывалась греть, сколько я её не тыкала, всё было напрасно. Спасли нас бушлаты, оставленные ребятами со скорой, хотя к приезду дружка моего пациента, я почти превратилась в Снегурку.
— Зато кровь свернулась. — шутит Чума, подмигнув мне, и, вдавив дуло пистолета в спину, настойчиво кивает на дверцу. — давай, вылезай. Щас нас доставят в тепло и комфорт.
— Ты же сказал, что меня отвезут домой! — возмущаюсь, оглянувшись.
— Ты замужем? — зачем-то интересуется он, и неловко спускается на землю.
Видимость нулевая, небо низвергает белые хлопья, и ветер, подхватывая их, швыряет мне в лицо. Лихо притормозив, из огромного черного джипа выскакивает молодой мужчина, и торопливо, поскальзываясь, идет к нам.
— Тебе какая разница?
— Если муж дома не ждет, на хрена туда ехать? Отпразднуешь с нами, не трясись так, не обидим. — сжимает мою озябшую руку, и приваливается к газели.
— Чума, чё случилось? Чё за маскарад, я не въехал? — спрашивает Балда, поддерживая его и не давая сползти вниз. — э, брателла, ты чего это? Пьян, что ль?
— Ранен он. — строго вмешиваюсь, взглянув на Балду. — скорее, его нужно отвезти в больницу! Он крови много потерял!
— Хуя с два. Никаких больниц, чтоб... Меня эти спецы с купленными... Дипломами штопали... В гробу я их всех... видел! — хрипит Чума, неожиданно сильно стиснув мои пальцы, и, отлепившись от газели, делает неверный шаг. — погнали, чё в землю вросли… Макс, зарулишь в ближайшую аптеку, вон барышня купит всё, чё надо.
