Собственно, для того, чтобы найти книгу, согласную на хранение информации о двойной бухгалтерии на своих страницах, обязательно следовало понимать, что́ толкало на этот путь: нужда, страх, искреннее сочувствие к тем, кто пытается взять больше от этого мира, ну и ощущение собственного права жить лучше. Разумеется, за счет других.
В любом случае это эгоцентричные и глубоко корыстные мотивы, и они плохо вязались с уровнем самопожертвования, только что продемонстрированным книгой, чьи скорбные останки покоились ныне на дне все еще крайне недовольной мною клетки. Книги… Они чем-то глубинно напоминают котов и знают о собственной ценности всегда немного больше, чем вы. Можете представить, чтобы какой-нибудь кот поджег себя, только чтобы его не прочли? Вот и я не могу.
Выбравшись на площадь, где остановилась наша странствующая библиотека, я, источая аромат горелой бумаги, обреченно примостилась в конец длинной очереди. Сегодня у нас стартовали классы для курсисток, так что очередь двигалась медленно и никого не следовало торопить.
– Ше, Люра! – позвала меня державшая за руку тянувшего ее вперед мальчика рыженькая воспитательница работного дома. – Спасибо за «То, как я стала лужей»! Квоуранн читает ее второй день! Первый раз ее вижу за книгой! Ты говорила, что есть второй том. Подготовишь?
– Да! – крикнула я. – Но его нужно заказывать из собрания Самоходной КиКи!
– Заказывай сейчас! Если Квоуранн опять заскучает, она может еще что-нибудь поджечь!
– Да считай, что уже сделано! Пошлем Шустрика!
Две ближайшие курсистки со мной поздоровались и поинтересовались моими делами. Я приветливо ответила, пожаловалась, получила несколько сочувственных советов, и разговор постепенно отвлекся от меня и сожженной книги, перекинувшись на одного парня. Рассказчица, прачка по профессии, в дни своей юности приложила его утюгом за слишком настойчивые ухаживания. Я слушала воспоминания, проверяя револьвер, ухмыляясь непонятливости ухажера и следя краем глаза, как стоит тент.
В летние деньки мы выносили легкие складные столы 3475-ПР-7343 на улицу, натягивая вокруг нашей старушки-библиотеки тент от рассеянных солнечных лучей и медленно опадающей из атмосферы пыли. Иногда столбы сами собой кренились, и я завела привычку проверять их взглядом всякий раз, когда проходила мимо.
Сейчас все выглядело пасторально: наш механик и рулевой Оутнер в одной из своих любимых приталенных рубашек, отлично выглядевших под портупеей и выдававших в нем бывшего бегуна, прохаживался вдоль навеса, проверяя, как все держится, и справляясь о настроении посетителей.
За столами сидели пара новых лиц и почти все наши завсегдатаи: мелкие исследователи, несколько писателей того или иного формата, дети старшего возраста, изгнанные из личных комнат для подготовки к переводным экзаменам, и с полдесятка ребят обоих полов, скрывающихся здесь от безумия окружающего мира. На работах и в жилых бараках таким спокойно читать не давали.
С нашей реставраторшей Дайри, чьи золотые кудряшки плясали на летнем ветерке, весьма почтительно разговаривал отставной артист, сейчас зарабатывающий чтением вслух на ковровой фабрике, ближе к обжитым землям. Не видящие в жизни ничего, кроме барака и станка, мастерицы платили ему вскладчину и хотя бы так узнавали мир. Он брал у нас до десятка книг за раз, честно оставляя залог и доплачивая за объем. Возвращал в срок, но что-то в его облике постоянно вызывало во мне чувство непонятной гадливости. Дайри же, добрая душа, всегда болтала с ним, сколько он хотел.
