Читать онлайн Слушая Таю - Холивар

6 марта 2022 года.

Теперь мое утро начинается не с кофе, а с просмотра новостей в Яндексе и Инстаграме, а заканчивается – ватсаповской полемикой и вольной интерпретацией перечитанного почти со всем списком моих контактов в телефоне.

Итак, что сегодня? Мастеркард и виза свернули свою лавочку в России, Зеленский получил поддержку от Маска, и мне почему-то сразу представилась такая картина: еще в бытность свою комиком камрад Зеленский мечтал, наверное, встретить Путина, Маска и кого-нибудь из американских президентов в неформальной, так сказать, обстановке, но желания всегда имеют свойство сбываться с поправкой на чувство юмора вселенной. Вот и его мечты исполнились, только как-то уж слишком генно-модифицировано.

Что теперь будет? Чем все это закончится? Вопросы эти, конечно, были открытыми и насущными, но в большей степени я беспокоилась сейчас о том, как мне, конкретно взятому человеку, жить дальше.

Дело в том, что три дня назад, на фоне всех этих событий, мою должность и должность креативного директора в нашем рекламном агентстве решили сократить. Со следующей недели я буду безработной, незамужней, тридцатидвухлетней барышней, проживающей в ипотечной квартире, взнос за которою платить уже сейчас нечем.

Пособие при увольнении будет мизерным (если будет вообще), потому что отпуск в этом году я уже успешно отгуляла. Замдира, правда, заикнулась о возможной компенсации, но думаю, она будет рассчитана согласно моей белой ЗП, а значит, это будет не компенсация, а так, доплата на мелкие расходы. Мама сейчас помочь ничем не сможет, а семнадцатого числа, даже если весь мир вывернется наизнанку, нужно платить за ипотеку.

Но тут еще такой момент: завтра утром нас всех, невольно уходящих по собственному желанию, собирают на какой-то таинственный брифинг. И все бы ничего, если бы не наша секретарша Анечка, которая, как и все секретарши, слышит гораздо больше, чем полагается ее перегидридной головке, и, пренебрегая техниками шпионажа, не умеет долго хранить информацию, полученную от вышестоящего руководства, в своих облачных белокурых серверах.

Короче, именно Анечка, в пятницу вылетев из переговорной, как стрела подвыпившего Купидона, понеслась по всем кабинетам, начав, конечно, с нашего, с одним-единственным призывом: «Ни в коем случае не соглашайтесь на их предложение! Это самоубийство!»

Доказательствами ее заявление, конечно, подкреплено не было, но смуту в наши и без того обеспокоенные ряды почти уволенных она внесла нехилую.

И вот сегодня, проведя воскресенье в каком-то забытье, то и дело залипая в новостях и сторис Инстаграма, размышляя о судьбе России, Запада и своей собственной, я, наконец, попыталась абстрагироваться от всего увиденного и заснуть пораньше, чтобы завтра предстать на брифинге, на который не стоит идти в полном здравии. Но сон не случался.

«Господи, но почему сейчас? Почему не через год или месяц?»

Перспектива стать безработной в мире, где, словно карточные домики, рассыпаются платежные системы (как, кстати, теперь расплачиваться? У меня все карты привязаны к Эпл Пэй, а где их пластиковые близнецы, я уже и не помню), где привычный уклад жизни летит ко всем чертям, обрастая санкциями, как мхом на деревьях с северной стороны, такая перспектива не то что пугала, обездвиживала. И только одно оставалось неизменно – семнадцатое число каждого месяца, день оплаты ипотеки.

Я прекрасно помнила текст договора с банком, в котором доходчиво было написано: «…за каждый день просрочки начисляется…» и понимала, что счетчик сейчас заработает по полной, поскольку мне действительно негде будет взять денег.

«Сорок три тысячи семьсот рублей. Блин, это и мало, и много. Когда-то я могла туфли себе купить на эту сумму, а сейчас… Занять, конечно, можно, но буквально со следующей недели я безработная. Чем отдавать? Никаких сбережений у меня, конечно же, не было. Кто их делает? Ведь разве можно предугадать сокращение в нашей стабильной и размеренной жизни?»

Мысли бились и разбивались друг об друга. Я прикидывала, пересчитывала и в таком математическо-депрессивном состоянии, наконец, уснула.

Утро. Утром всегда все заново. Даже если с вечера решился сменить веру, пол и гражданство, утром все равно книга жизни открывается с чистого листа.

Я проснулась. Солнце неспешно вкатилось через окно, послышались переливы птичьих голосов, где-то вдалеке проехал сумасшедший мотоциклист.

Тепло, то тепло, которое еще хранит запахи стареющей зимы, но уже льется отовсюду: из окон, дверей и дымоходных труб добрым светом приближающейся весны.

Я хотела сохранить ощущение этого утра, а потому решила первый раз за десять дней не читать новости и в таком дзенском состоянии дойти хотя бы до дверей комнаты переговоров.

Уже перед выходом из дома меня вдруг накрыло странное ощущение, будто не стоит волноваться о платежах по ипотеке и сокращении. Я словно нашла какой-то выход. Хотя сама еще не понимала какой.

– Ну что, знаешь, что там будет? – спросил меня Максим Леонидович, без пяти минут бывший креативный директор, когда мы и еще несколько несчастливчиков дожидались начала брифинга в комнате для переговоров.

Я посмотрела на него с удивлением. Так странно, еще две неделе назад он казался мне небожителем в темно-синем пиджаке от Канали, знающим, как устроен мир, концепция АИДА и чертов ексель, а сейчас он сидел рядом со мной в виде какой-то уменьшенной версии себя, смущенно улыбался и задавал тупые вопросы, чтобы как-то скрыть свой страх перед неизбежным.

Все-таки все мы равны перед богом и принудительным увольнением. Все мы просто люди.

– Не, Максим Леонидович, понятия не имею. Но Анечка говорила…

– Да слышал я… – грустно ответил он и, кажется, стал еще на размер меньше.

Наш не клеящийся диалог прервала замдира, войдя в кабинет стремительно и чересчур, как мне показалось, уверенно.

– Добрый день, коллеги. Приношу свои извинения за ожидание, давайте приступим.

Все присутствующие сразу же встрепенулись, отбросили свои смартфоны и устремили взгляд на человека, от которого ждали чуда.

Замдира – я даже иногда забывала, что ее зовут Ирина Александровна, так к ней стойко приклеилось это нарицательное обозначение должности – начала, как всегда, из далекого далека, смешав ситуацию на Украине с производственной необходимостью и целями компании, добавив отток иностранных заказчиков больше чем на восемьдесят процентов за последнюю неделю и приправив весь этот коктейль еще и последствиями коронавируса.

Как я и предполагала, о компенсациях за увольнение можно было забыть, во-первых, потому что уходим мы как бы по собственному желанию, а во-вторых, потому что сейчас такая ситуация, производственная необходимость, цели компании, и опять все по кругу. И милее всего то, что нам даже не разрешат доработать до конца этой недели, а как щенят, разодравших любимое кресло главы семьи, просто выкинут на улицу прямо с сегодняшнего дня.

Это было как-то уж слишком. Ладно я, работающая здесь всего пару-тройку лет, но сидевшие рядом со мной завхоз, работники типографии и даже тот же Максим Леонидович – люди, которые стояли у истоков создания агентства, с ними так поступать было просто не по-человечески.

– Я понимаю вашу обеспокоенность, – наконец сказала замдира. – И потому у меня есть к вам немного необычное предложение. Это, пожалуй, единственное, чем может поддержать компания вас сейчас. Один из наших партнеров, – замдира замолчала, словно пытаясь подобрать нужные слова, – предложил нам участие в неоднозначном эксперименте, – она опять замолчала и начала натирать кончик шариковой ручки.

«Что это она так нервничает? Не пойму, что за фигня», – подумала я.

– В общем, эксперимент спорный… им нужны добровольцы… естественно, на платной основе, – будто извиняющимся тоном сказала она и наконец обвела нас всех взглядом.

– В требованиях к кандидату есть некоторые ограничения… так что кому будет интересно, можете остаться сейчас, я расскажу более подробно, – она опять выдержала Мхатовскую паузу, а потом продолжила:

– Коллеги, на этом у меня все. Сейчас можете подойти к Анне Николаевне, за трудовыми книжками и бланками с расчетом.

Все присутствующие остались на своих местах. И из собратов по несчастью тут же превратились в голодных волков-одиночек, готовых наброситься на соседа и загрызть его до смерти.

Немного подождав, замдира удивленно спросила:

– Что, все хотят участвовать? Предложение действительно необычное и, даже я бы сказала, трудновыполнимое.

Ни один из присутствующих даже ухом не повел. У меня была только неподъемная ипотека, у всех других семьи, дети, кредиты, ипотеки и оплаченные путевки на лето в олинклюзивское зарубежье. Сдаваться без боя никто не собирался.

– Хорошо, тогда, коллеги, дайте мне пару минут, я принесу документы для ознакомления, – с этими словами замдира встала и уже без той уверенности, с которой недавно входила в кабинет, направилась к двери.

В комнате повисло напряженное молчание.

– Анечка сказала, чтобы… – начал было завхоз.

Но ответ «Да слышали!», сказанный почти в унисон, прервал его неудавшуюся попытку смутить конкурентов.

Больше никто высказываться не пытался.

Замдира вернулась, держа в руках несколько белых конвертов и лист бумаги.

– Коллеги, предлагаю обсудить условия с каждым по отдельности, чтобы не было лишних вопросов. Останьтесь кто-нибудь один, а остальные, подождите, пожалуйста, в коридоре.

Все, естественно, остались сидеть на своих местах.

– Блин, детский сад какой-то, – тихо сказала я и, резко встав из-за стола, направилась к выходу. Тут же за мной последовали креативный директор и завхоз, три оставшихся претендента даже не посмотрели в нашу сторону.

Это были работники типографии, они, сколько я их помню, всегда и везде появлялись втроем.

– Эмма, Максим, вы понимаете, у меня же двое детей, – начал свою оправдательную речь завхоз, когда мы уже сидели в коридоре. – Мне сейчас где работу искать? Вы видели, что в стране творится? Жена не работает, дети – школьники еще. Вы же понимаете, что я на любое предложение сейчас согласен, лишь бы платили.

– Петр Васильевич, да что вы нас-то убеждаете, – ответил креативный директор, – не мы ж выбираем.

– Да я понимаю, но, может… если вам предложат, вы… обо мне вспомните.

– А вдруг там на всех мест хватит, – неуверенно добавила я.

– Ну дай бог, чтоб на всех, а то у меня ж, понимаете, двое школьников-пацанов, мне как их… – он не договорил, в этот момент открылась дверь. С задумчивым видом и с конвертами в руках из кабинета вышла троица наших «коллег».

Пройдя мимо нас и не сказав ни слова, они пошли по коридору молча, рассматривая внимательно узор на ковролине.

Завхоз подскочил так, как будто стул под ним кто-то нагрел до температуры плавления пластика, и с виноватой улыбкой сказал:

– Ну я пойду, если вы не против…

– Ой, да идите уже, Петр Васильевич, идите, – ответил креативный директор и, достав телефон, погрузился в поток новостей из Ютуба.

Завхоза я тоже помнила твердым, таким напористым мужиком, который, изредка появлявшись на планерках, задвигал с пылкостью о Ленине на броневике, истории, о том, что сроки по поставке дизайнерского картона в типографию нереальные, и что вообще нужно менять поставщиков и начальника логистики. Но стоило только выбить из-под его ног привычный броневик, как он мгновенно превращался в заискивающего помятого дядечку с детьми-школьниками и неработающей женой. Что это? Почему маски и статусы моих «коллег» слетают сегодня с неимоверной скоростью, обнажая их незащищенные истинные физиономии?