И побежала прямо по лужам, разбрызгивая черную грязь, так и не посмотрев на него.
Я легла спать. Из открытого окна доносился запах мокрого асфальта, дождя и цветочной пыльцы. Не знаю, зачем я встала с кровати и прошла на балкон. Я просто свесилась с перил и посмотрела вниз. В неоновом свете под окнами белел асфальт. Он давно высох.
– Двое под дождем – это банально, – сказала я самой себе. – Что тебя понесло за мной?
Игорь был не в моем вкусе. На таких мужчин я не обращаю внимания ни при каких обстоятельствах. Ни при какой погоде. Даже сейчас я не могла вспомнить его лица.
– Глупости, – успокоилась я и заснула.
К Ленке я больше не ходила, только интересовалась ее состоянием у Месхиева. Изредка. Я пришла только раз перед выпиской, ранним утром. Игоря не было, мне стало легче.
– Прости, что не приходила, – фальшиво и бодро сказала я. – Сама знаешь, дел невпроворот. Больные один тяжелее другого.
Ленкины глаза внимательно и неподвижно изучали мое лицо. Мне стало страшно, что она прочитает мои мысли. Я скрыла страх широкой улыбкой. Мне действительно было неудобно, Ленка пролежала в хирургии около месяца. Дело не в ее муже – я о нем забыла. Дело было в ней.
– Спасибо, – слабо улыбнулась Ленка. – Если бы не ты, мне бы не выкарабкаться.
– Ерунда, – отмахнулась я. – Любой сделал бы на моем месте то же самое. Всегда обращайся. Помогу, чем смогу. У меня есть хороший эндокринолог. Лучший в городе.
– Назарьянц? – спросила Ленка.
– Ты уже была у него?
– Нет. К нему не попасть.
– Я организую консультацию запросто, – пообещала я.
– Спасибо, – просто сказала Ленка. – Мне можно будет тебе позвонить?
– Конечно! – воскликнула я и порылась в записной книжке. – Телефон Назарьянца. Записывай. Я ему скажу.
Я хотела покончить с Ленкой и ее мужем раз и навсегда.
– Запиши сама. Пожалуйста, – попросила Ленка.
Она, не оборачиваясь, протянула руку к тумбочке. Ее рука шарила по тумбочке в поисках бумаги и ручки и не могла их найти. Я, замерев, зачарованно смотрела в ее неподвижные глаза. Такие неподвижные, такие внимательные, такие серьезные глаза. Я забыла, что она слепа! Я пришла в себя от ее голоса.
– Не могу найти, – обреченно сказала она.
Я бросилась к тумбочке и сразу нашла и бумагу, и ручку. Они лежали на самом видном месте. Я писала телефон Назарьянца с таким нажимом, что стержень рвал бумагу. Мне было стыдно за себя.
Я выходила из ее палаты, надеясь, что никогда ее не увижу. Закрывая дверь, услышала ее слабый голос:
– Я тебе позвоню.
Я не успела закрыть дверь вовремя, хотя это было неважно. Мне оставалось надеяться, что она не позвонит.
«Разве я виновата в том, что она больна? – спросила я себя. И сама себе ответила: – Я сделала все, что могла. Если бы я не стала врачом, я ничем не могла бы ей помочь. Совсем ничем».
