А потом
приехал военного вида строгий мужчина, всех разогнал, попытался со мной
поговорить, но я не понимала ни слова.
Позже я, конечно,
смогла понять из рассказов, что полиция, не имея возможности установить мою личность,
временно отвезла меня в районный детский дом. При виде детей я расслабилась,
смогла улыбнуться полной женщине, которая нас встречала. Пока они с полицейским
решали бумажные вопросы, ко мне подошла девочка примерно моего возраста,
темноглазая и темноволосая, с любопытством осмотрела меня и протянула руку.
- Катюха.
- Эллен, -
ответила я. Долгое время я думала, что это и есть Катино настоящее имя. У нас в
мире не было принято менять имена на ласкательные или уменьшительные. И поэтому
Катюха долго оставалась Катюхой, а сторож - Анисычем, а директриса звалась в
моем представлении Валериядмитриевна.
Именно
благодаря находчивости Кати вскоре я стала учить русский язык. Я повторяла за
ней все, как попугай. После того, как моих родственников найти не удалось (хотя
к нам приезжал странный человек, который все смотрел на меня через темную
круглую стеклянную линзу, а потом, как оказалось, наделал изображения, где я
выглядела неизменно исхудавшей, измученной, с печальными синими глазами), меня
решили оставить в этом детском доме.
Моя худоба и истощение
навели на мысль, что я потерялась где-то очень далеко, поэтому мои фотографии
посылали даже в соседние области. А то, что я говорила на другом языке, породило
версию, что я иностранка, но никто не искал пятнадцатилетнюю Эллен. И со
временем я стала Леной.
ГЛАВА 3
Стоит ли
говорить, что я была единственным ребенком в детском доме, который не
придумывал фантастические истории про своих родителей, не мечтал об удочерении
и уж тем более, храните меня боги, о возвращении настоящих мамы и папы.
Я мечтала о
том, чтобы меня никто не нашел. На протяжении трех лет я вставала и ложилась с
этой молитвой богам. Новый мир мне нравился.
Сторож Анисыч
ругался отборным матом, пил, иногда за дело сек мальчишек ремнем. Девчонки его
не боялись, с ними он был почему-то всегда уважителен и тих. Катюха оказалась
прекрасным преподавателем русского языка: я схватывала на лету, а потом
поражала скромную и добрую Валерию Дмитриевну гремучей смесью Катюхиных фразочек
и мата Анисыча.
Валерия
Дмитриевна учила меня другому языку, литературному, который давался сложнее,
но, когда я начала понимать разницу, пошел быстрее. Моя привитая с ранних лет
воспитанность и манеры поначалу всех веселили, но когда Валерия Дмитриевна
посоветовала всем учиться у меня, как держать себя на людях, я осознала, что
тоже могу многому научить Катюху. Я отучила ее от привычки ковыряться в носу
при разговоре с людьми, научила садиться и вставать, не падая на стул, красиво
двигаться и держать осанку. В чем-то мои манеры и представления о том, какой
должна быть приличная девушка, разбивались о порядки мира вокруг, но в чем-то
мы полностью совпадали.
Это было бы
очень смешно, не будь так грустно, но Анисыч звал меня Леди, как собачку в
мультфильме, и скоро эта кличка прилипла ко мне. Я не сопротивлялась.
Интуитивно я понимала, что от своего прошлого навсегда не избавиться, да и не
надо. В этом мире тоже есть место благородным девицам, пусть они и вызывают у
окружающих желание покрутить у виска пальцем.
Взрослея, я
больше не пыталась стать Катюхой, или Анисычем, или Валерией Дмитриевной. Я
создавала ту себя, какую хотела. Со старыми и новыми чертами характера,
поведением, речью, манерами. Никто не пытался насильно заставить меня что-либо
делать, Анисыч не измывался надо мной, как отец, и я постепенно прониклась к
нему чем-то похожим на дочернюю нежность.
