Карие очи Александра вспыхнули, и руки невольно сжались в кулаки. Ему стоило больших усилий удержать себя на месте и на грубость не разразиться не менее циничной тирадой.
– Так вы скажете или нет, где Лена? – сухо повторил Александр.
– Опоздал, милый. Уехала зазнобушка твоя. Нашелся ебарь-перехватчик порасторопней тебя, он и увез ее в свои края. Тю-тю, милый, ушел поезд.
Комната вновь наполнилась раскатистым гоготаньем маслянистых, пьяных рож.
– К-какой перехватчик, какой поезд?! – взревел не на шутку рассерженный и в то же время перепуганный Сашенька. – Что за чушь вы несете, мамаша, опомнитесь!
– Ты на меня не наезжай, командир, – вдруг посуровела Евдокия Петровна, – а то вмиг отсюда вылетишь, как пробка. Тебе ясно дали понять: уехала она. – И добавила, будто гвоздь забила, окончательно и намертво. – Ты уж, соколик, привыкнуть должен, что бабы от тебя бегут, как от чумы.
Словно кипятком ошпарили парня. Как в тумане, брел он в неизвестном направлении, пытаясь сообразить, что же произошло? "Неужели это правда: она уехала с другим? – лихорадочно сверлили мозг не дающие покоя вопросы. – Но за что, почему? Как же искусно нужно было скрывать свое истинное лицо, чтобы заставить поверить в ложь, а потом вдруг вильнуть хвостом. Нет, не верю, не верю, не могу в это поверить! А как поступила бывшая жена?!. Да, но Леночка вовсе на нее не похожа, она не такая, я же знаю, точно знаю, уверен в ее порядочности на сто процентов… Впрочем, вряд ли можно быть абсолютно уверенным даже в самом себе, в собственных чувствах. Что ж тогда винить, упрекать в чем-либо другого, пусть даже очень близкого тебе человека? Но все-таки, почему она уехала так внезапно, почему даже не простилась, не говоря уже об объяснениях?.. Может, права Евдокия Петровна: чумной я какой-то, если женщины от меня уходят? Видимо, планида моя такая, на роду мне написано быть неудачником в личной жизни…"
Не находя ответов на мучившие его вопросы, Саша остро почувствовал некую безысходность своего нынешнего положения. Он долго, до поздней ночи бродил по улицам, не обращая внимания на зарядивший дождь, лишь слегка поеживаясь от прохлады и морща лоб от неприятно стекающих за шиворот холодных капель. Затем зашел в ресторан и на все имеющиеся у него деньги, без сдачи, попросил у швейцара бутылку водки. На переданную сумму можно было бы приобрести и две бутылки, поэтому швейцар охотно и быстро исполнил поручение. Выйдя вновь на улицу, под дождь, открыв зубами пробку, Саша прямо из горла, преодолевая определенное отвращение, опустошил ее большими глотками. Через пять минут он уже не обращал внимания ни на дождь, ни на холод, ни на что. Им завладело некое состояние анестезии.
Домой заходить не стал, чтобы никого не шокировать своим потерянным, унылым, жалким видом, если, конечно, кто-то еще не спал крепким сном. Надумал переночевать в сарае-кладовке, где была раскладушка. Отыскивая в темноте выключатель, рука вдруг нащупала что-то холодное, гладкое. Это была отцовская охотничья двустволка. Решение в его разгоряченном, но еще рабочем сознании пришло мгновенно. Путаясь и спотыкаясь, нашел в ящике гильзы, дробь-нулевку, пыжи и все остальное, необходимое для зарядки патронов..
Прежде чем раздался выстрел, на клочке бумаги огрызком найденного здесь же карандаша вывел неровными буквами прощальные строки: "Жил, видимо, дураком и ухожу не по-людски. Простите, родные. А тебя, Ленок, я все равно люблю…" Когда сбежались на прогремевший залп, Сашенька уже был мертв.
