– Ты знаешь, да! Как-то они вместе пошли покупать для Евы первую губную помаду. Я хорошо помню, как они встретили меня у порога с заговорщическим видом, их распирала изнутри общая тайна. А дело было всего лишь в оранжевом блеске на губах дочери. Я не сразу заметила, а сын оскорбился едва ли не больше, чем сестра. Ещё бы, ведь это он выбирал цвет!
Посерьёзнев, Агнета добавляет:
– Если бы не Ева, не уверена, смогла бы я спасти сына… – и надолго замолкает, присев к развязавшемуся шнурку.
Я жду, когда она перешнурует ботинки, и аккуратно меняю тему.
– Агнета, давно хотела тебя спросить: откуда ты так хорошо знаешь русский?
– Учила в школе – это раз, – Агнета, пыхтя, выпрямляется, – а ещё была активисткой школьного Клуба интернациональной дружбы и целый год переписывалась с русским мальчиком, кажется, из Киева. Ведь тогда ещё был Советский Союз!
– Помню-помню! – оживлённо подхватываю я. – В СССР в те годы выходил журнал «Польша» и там были адреса польских школьников, желающих переписываться со своими русскими сверстниками. Ты не поверишь, мы с братом тоже переписывались тогда с поляками!
– Ну, а главное, – продолжает Агнета, – я уже долго работаю на верфи, где строятся и ремонтируются корабли, среди которых немало русских, то есть теперь уже российских. Поэтому русский я знаю не хуже, чем польский!
Мои глаза округляются: второе совпадение оказывается ещё более поразительным.
– Постой, ты ведь живёшь в Гданьске?
– Ну да.
– И работаешь на Балтийской верфи?
– Да.
– Не может быть! – изумляюсь я. – Выходит, мы с тобой ходили по одним и тем же стапелям весь прошлый год!
– Ты что, работала на нашей верфи? – недоумевает полячка.
– Представь себе! Ну, не то чтобы работала… Часто приезжала к вам в Гданьск, потому что участвовала в оборудовании парусника «Алые паруса». Слышала о таком?
– Ещё бы! – теперь очередь Агнеты округлять глаза. – О нём говорила вся верфь. Только русские могут придумать шить оснастку из красной парусины! И делать осадку, которой не может быть в принципе.
– Но у нас это получилось!
– О, да!
Мы на радостях обнимаемся как друзья-моряки, сошедшие на берег после долгого похода.
– Ну, надо же! Почему же мы не встретились тогда? Никак не могу понять.
– С чего ты взяла? – отвечает рассудительная Агнета. – Может, десятки раз и встречались. Просто там была совсем другая жизнь, и мы не обращали друг на друга внимания. Мало ли кто приезжает к нам на верфь? А по работе тесно и не сталкивались.
– Это ещё что! – вспоминаю я. – Бывает так, что живут люди в одном городе, на одной улице, чуть ли не в одном доме, а знакомятся только на другом конце земного шара! У меня так было!
– У меня тоже!
– Вот видишь? Значит, просто теперь настало время, – заключаю я, и мы шагаем дальше.
…Бургете, Зубири, Ларасоана, Тринидад-де-Арре… Наваррские городки и деревни – все как один чудо-пасторали: тихие, маленькие, уютные и какие-то… кукольные, словно объёмные слайды из стереофильмов моего детства. Белёные домики, черепичные крыши, тёмные ставни, кружевные занавески в раскрытых окнах, горшки с цветами и розовые кусты у входа. Ватные облака, река из фольги, фонари из папиросной бумаги. Только вместо пушистых мишек и гномов из сказки – взаправдашняя бабулька с живой козой, старичок за рулём трактора или юный пастушок с медным рожком и длинной палкой. Возле каждого дома – непременная скамеечка, на которой можно передохнуть, в том числе и проходящему страннику. В любом селении есть своя церковка с поэтическим названием, бережно хранимая местная легенда, руины крепости, часовня или башня с аистом на крыше, на худой конец, древний амбар, до сих пор исправно выполняющий свою сельскохозяйственную функцию. При виде этих пасторальных картинок рука инстинктивно тянется к фотоаппарату, но груз рюкзака и усталость часто перевешивают первый порыв, и восторги остаются запечатлёнными лишь в памяти.
