Даня и Саша опускали за борт «Яшку». Только сегодня я как следует рассмотрел всех троих. Даня, сын капитана, которого сам Данилыч называет «мастером по парусам», ростом был в отца – небольшой. Волосы и зачатки отпускаемой бороды черные, а лицо узкое, подвижное, хитрющее… Саша казался старше, был чисто брит и коротко стрижен; такие юноши, подтянутые, с твердыми глазами, нравятся застенчивым девушкам и авторам плакатов «Спорт – это жизнь». «Яшка», складной железный ботик, больше всего напоминал корыто.
– За что его так прозвали?
– «Яшку»? – переспросил Даня. – Ты меня спроси: я знаю? Я не знаю. За характер. Сильно вертится.
– Доставайте рубероид, – скомандовал капитан. – Завезем его тете Пате, вот оно.
Таким образом разъяснилась одна из вчерашних загадок. Рубероид предназначался тете Пате.
До берега было недалеко. В целом перевозка напоминала известную задачу о волке, козе и капусте. «Яшка» вмещал только двоих. Или одного члена экипажа и два липких рулона, но и под этим грузом, оправдывая свою кличку, «сильно вертелся». Саша отвез меня, я – Даню, Даня – рубероид и судового врача. Последними прибыли Сергей с Данилычем, и капитан попросил, чтобы впредь за ним присылали кого-нибудь с ногами покороче.
Мы уже знали: вчерашний маневр, когда яхта прошла мимо причалов рыбозавода и в полной темноте отдала якорь, имеет специальное название – «стать на траверзе тети Пати». Под обрывом, у самой воды, приютился домик. Несколько фруктовых деревьев, огород – словом, небольшое деревенское хозяйство. У крыльца был установлен рукомойник, похожий на самовар братьев Черепановых – такой же медный и пятиведерный.
Мы занесли рубероид во двор. Данилыч скрылся в доме.
– Моя сестра, – торжественно представил он, появившись на крыльце с невысокой пожилой женщиной. – Клеопатра Даниловна.
– Здравствуйте, – приветливо сказала тетя Патя. – Идемте чай пить.
Тетя Патя жила одна. Она была, по-видимому, лет на десять старше брата, и за чаем с какими-то необыкновенно вкусными булками меня поразила та ласковая почтительность, с которой обращался к ней Данилыч. Он ей – «вы», она ему – «ты».
– Самой разве можно, Патя? Я имею в виду, при вашем здоровье. К нам не нравится – к Николаю переехать можете, вот оно…
– Оставь, Толя. Свой дом… и так пораскидало всех. Ты вот пришел, проведал – и спасибо. Кушайте, молодые люди…
Молодые люди, впрочем, только это и делали. Разговор о переезде велся явно не впервые и понапрасну; племянник Даня – тот вообще скромно помалкивал.
– Да, вот что, – неожиданно вспомнила тетя Патя, – берегитесь смотрите… Выходной створ из лимана поменяли, мель там из-за дамбы новая. Карту и лоцию принесешь, Толя, – я покажу…
Мы с Сергеем переглянулись.
– А как же! – гордо сказал, заметив это, Данилыч. – Из потомственных очаковских лоцманов Кириченко, вот оно. Патя у нас за старшую.
– Вы его не очень слушайте, молодые люди. Какой я лоцман. Вот Толя смолоду и вправду на сейнере рыбачил…
Мы с Сергеем снова переглянулись. Образ капитана начинал проясняться. Вопрос «Как портной попал в мореходы?» видоизменился: теперь мы спрашивали себя, почему моряк угодил в портные.
II
В город поднялись по тропке, идиллически заросшей лопухами. С обрыва открылся лиман, оконечность Кинбурнской косы – и наш «Гагарин», мелко нарисованный на голубом.
– А ну, щелкни! – попросил Даня.
На шее судового врача висели два фотоаппарата, но он только вопросительно – «чш-ш-ш?» – втянул в себя воздух…
