Едва мы покинули лесной полог и вышли на обширную луговину, протянувшуюся вдоль опушки на несколько верст, как позади нас из чащобы раздался воинственный крик, и следом прилетела стрела. Только волею случая она не поразила никого из нас, а вонзилась в походный мешок Торопчина, пробив, как выяснилось, коробку с морилкой. Однако в тот момент всем показалось на мгновение, что Семен убит. От удара стрелы и, конечно, больше от неожиданности он упал на колени, а потом и на живот. Стрела же осталась торчать у него в спине – в мешке, – дрожа и покачиваясь.
Первым опомнился Торбок. Он подскочил к Торопчину, быстро осмотрел стрелу и рывком выдернул ее из мешка. Потом перевернул Семена на спину и наладился было ударить его по физиономии для приведения в чувство, но Семен очнулся сам.
Всегдашний румянец изменил ему, лицо сделалось бледным, взгляд потускнел.
– Степан, – позвал он.
Я тут же наклонился к нему.
– Я здесь, Сема.
– Степан, – заговорил он загробным голосом, – прости меня, я умираю!.. Обещай, что выполнишь мое последнее желание…
– Хорошо, друг, – я решил с ним не спорить, хотя ясно было, что он даже не ранен.
– Сохрани мои находки и коллекцию! Отвези в Питербурх и передай в Академию…
– Конечно. Я все сделаю, как ты просишь. Но… попробуй-ка пошевелить руками… теперь ногами… теперь головой… Ты не находишь, что рановато собрался на тот свет?
Торопчин еще раз дернул конечностями и сел. В глазах его я прочел неописуемую радость. Он оглядел всех нас, обступивших его, и улыбнулся нарочито небрежно:
– Ну как, здорово я вас разыграл?
– Да-да, – поспешил вмешаться я, видя наползающее на лица аборигенов изумление, – у тебя прекрасно получилось!
– Правда? – Торопчин обрадовался, как мальчишка. Он бодро вскочил и хлопнул Торбока по плечу: – Не печалься, Григорий, еще повоюем!
Наш телеут, видимо, тоже обладал чувством юмора. Он кивнул и протянул Семену из-за спины стрелу.
– Возьми на память, дус, – сказал он, сделал паузу и добавил: – Мешок у тебя хороший – крепкий, толстый, как ты сам. Был бы похудее, изге-ук[30] пробила бы тебя насквозь!
Торопчин уставился на стрелу, и глаза его медленно расширились. Я счел себя правым вмешаться.
– Господа, коль дело дошло до стрельбы, значит, наши преследователи рядом. Но и до места встречи с экспедицией совсем недалеко. Нам надо поторопиться!
Словно в подтверждение моих слов, от лесной опушки прилетела еще одна стрела и сбила с Семена шапку.
От неожиданности он присел и втянул голову в плечи.
Тут же, не сговариваясь, мы с места припустили по луговине к близкой уже реке. Торопчин тоже не заставил себя подгонять, позабыв про шапку.
– Как ты думаешь, Сема, – пропыхтел я на бегу, – почему они целят только в тебя?
– По-моему, они стреляют по всем, – с трудом выговорил Семен. – Просто я – самый крупный, а значит, самая удобная мишень.
Объяснение показалось мне тогда убедительным, но, Боже милостивый, как я ошибался!..
Преследуемые по пятам невидимыми мстителями – а то, что это именно мстители, я нисколько не сомневался! – мы все же сумели добраться до берега неширокого мутного ручья с говорящим названием Сары-су[31], против устья которого на Томе нас должны были подобрать струги экспедиции.
И здесь случилась первая трагедия.
Как только мы остановились на минуту перевести дух на небольшой поляне, заросшей созревшим белоголовником и кипреем, из травы в шагах двадцати от нас поднялся в полный рост высокий, поджарый татарин, вскинул над головой большой охотничий лук и крикнул:
