Служанки уже заканчивали полоскание, и я не удержалась – кинулась сама стирать. Делов-то? Благо мыльная вода осталась. Они перепугались, всё побросали, давай у меня из рук шерсть вырывать. Я вначале не сообразила – оказывается, мне нельзя. Это они так наперебой рассказывали.
Сошлись на том, что стирка шерсти для подушек -- это эксперимент, и производить его должна я сама. Девушки заметно выдохнули и успокоились.
Любопытная Клара выглянула из дверей – только головой покачала. Ох, не барское я дело задумала!
За ужином обмолвилась, что завтра в храм пойду. А потом сделала вид, что задумалась. На любопытный взгляд Клары, глубоко вздохнув, поведала, что не знаю, как принарядиться. И тут мне помогла Ванда - одна из служанок.
– Посмотри в своих сундуках. Главное, не надевай зелёное, как в прошлый раз. – Потом немного смутилась и продолжила, – с храмовниками лучше не ссориться.
Ничего себе! Я и этими ссорилась?!
– Ванда, я и сейчас не понимаю, зачем тогда так сделала, – и уставилась в стол, всем видом показывая свое раскаяние. А вокруг поднялся гул воспоминаний, из которых я выяснила следующее.
В храме зелёный цвет могут носить только служители культа. Это из-за маслин, оказывается, только храмовники раньше имели право производить масло. Сейчас ситуация изменилась, но традиции в одежде остались. А я зачем-то в прошлый раз надела именно зеленое платье. Чем сильно разозлила храмовников, и меня попросили удалиться со службы.
Совсем глупый поступок с моей стороны. Стыдно даже не за свой юношеский максимализм, а за переживания мессира Жакопа. Ему наверняка первому попеняли.
Ещё раз глубоко вздохнув, я решила попросить Ванду помочь мне с выбором платья.
Выбор платьев в моих сундуках был небольшой. И все приглушенных тонов. Мы остановились на коричневом, в качестве украшения выбрали светлую шерстяную накидку. На голову – свежий чепец.
Служба начиналась не рано, мы как раз успели позавтракать. И конюхи принялись запрягать лошадей в карету. Когда всё было готово, Стефания сбегала к мессиру Жакопу, он, кряхтя, спустился, и мы сели в карету. Служанки же пошли пешком.
Первое, на что бросил взгляд мессир Жакоп - на мой наряд, и довольный кивнул. Карета, это по простому две лавки, а посередине, на полу грязный плетёный коврик. Всё это закрыто крышей. Но трясёт нещадно.
– Натале, после болезни я тебя не узнаю, – при этих словах я внутренне напряглась.
– Ты стала спокойной, рассудительной, не кричишь на прислугу. Как будто разом повзрослела. Не расскажешь, откуда такие перемены? – И он легонько погладил мою ладошку.
Значит, всё-таки придётся рассказать про потерю памяти, хотя бы частичной.
– Я не знала, как Вам сказать. Я ведь после болезни не всё помню из прежней жизни. Вот, например, смотрела на Бити, знала, что знакома с ней, а имя не помнила. – Здесь я тихонько всхлипнула.
– Пресвятая Дева, что же ты мне сразу то не рассказала. Я всё смотрю и не узнаю тебя. А ты, оказывается, ещё от болезни не отошла. – Он, по-видимому, серьёзно встревожился, заерзал и замолчал, что-то обдумывая.
– Я скоро в столицу с отчетами поеду. Возьму тебя с собой. У нас лекарей толковых нет, одна только травница. А в столице тебе, возможно, помогут. И не ворчи. Ты ещё до болезни со мной собиралась, говорила, что надо прикупить чего-то для хозяйства. – Сейчас я задумалась. Лекарей я не боюсь, заодно уровень здешней медицины оценю.
