– Я не служу и не собираюсь служить, поэтому о карьере могу не думать, – сказал Виктор. – И все же исправнику заявлять незачем.
– Но он стрелял в тебя! Нельзя же так это и оставить! К тому же, слуги все равно будут болтать…
– Обращать внимание на болтовню слуг считается дурным тоном. Не беспокойся, я со всем разберусь. – Виктор улыбнулся.
Не понравилась мне эта улыбка. А он забрал у меня из рук опустевший стакан и мисочку с остатками конфет и, точно специально – да что там, наверняка специально! – отвернулся, чтобы отнести их на чайный столик.
– Что ты задумал? – встревожилась я.
– Неважно, – снова улыбнулся он. – Не забивай себе голову всякой ерундой.
– Ты только что говорил…
– Что я со всем разберусь. И я разберусь.
Сердце пропустило удар, а чай, кажется, только что разливавшийся теплом в желудке, словно разом заледенел.
– Ты его вызвал, – прошептала я.
– Еще нет. Был занят тобой, а посреди ночи такие письма не отправляют.
– Не надо! – только и смогла сказать я.
Виктор присел на край кровати, взял мои ладони в свои, заглянул мне в глаза.
– Настя. Иногда приходится просто делать то, что должен, и смиренно принимать последствия. Какими бы они ни были. – Он погладил мои пальцы. – Все мы в руках Божьих, и на все воля Его.
Я вцепилась в его пальцы так, будто он прямо сейчас собирался идти стреляться и я могла его удержать.
– Не успокаивает.
Он едва заметно улыбнулся.
– Знаешь, я даже рад, что все так обернулось. Теперь я совершенно точно уверен, что небезразличен тебе.
Я задрала голову, уставилась в потолок, глупо, по-детски пытаясь удержать слезы.
– И я никак не смогу это остановить?
– Ты можешь молиться за меня.
– Вот спасибо, утешил! – Я все же не удержалась, шмыгнула носом. Муж, вздохнув, притянул меня к себе на колени.
– Еще ничего не случилось. Может, и не случится. – Он коснулся губами моих волос. – Может, Зайков в темноте свалится в канаву и свернет себе шею. Или от волнения упьется до смерти. Или подавится. – Виктор тихонько хмыкнул. – Или я споткнусь о порог.
– Не смей! – Я вскинула голову. – Не смей так говорить!
Виктор молча прижал меня к плечу, качнулся, баюкая, точно маленькую. А я плакала и плакала, пока слезы совершенно не изнурили меня, погрузив в беспокойный сон.
Подскочила я резко, будто от толчка. Но нет, меня никто не беспокоил.
Вторая подушка рядом с моей была примята – то ли я металась во сне, то ли Виктор спал рядом. Из-за закрытых штор в спальне было темно, не поймешь, который час. Я ругнулась. Почти на ощупь пробралась к окну, отодвинула тяжелый бархат занавесей. Сквозь шелк засияло солнце. Я выругалась снова, уже вслух – проспала! – и, как была, в ночной сорочке и босиком, помчалась в покои мужа. Василий вырос на пороге гостиной, промямлил что-то, дескать, барин не велел беспокоить. Я снесла его, даже не замедлившись. Сперва удостоверюсь, что муж еще дома. Потом буду расспрашивать, давно ли барин велел не беспокоить и где он сам.
Из-за двери раздался взрыв ругани. Я влетела туда, толкнув кого-то. Остановилась, шумно выдохнула, увидев широкоплечий силуэт против окна.
– Уже встала? – В голосе послышалась улыбка, но она не могла скрыть раздражения. Виктор обернулся. – Настя! Почему ты в таком виде?
В каком виде? Вполне скромная ночнушка, в пол, даже с рукавчиками. В моем мире сошла бы за летнее платьице: кружево, вышивка.
Виктор двинулся ко мне, на ходу снимая халат. Накинул его мне на плечи, укутывая.
