Как и в способности понять написанное. Язык мне не знаком, значит, и буквы наверняка неизвестные. Придется заново учиться грамоте. Ладно, не в первый раз – выучила же я английский и латынь. И тут должна справиться. Хорошо бы уложиться в полгода, чтобы на заседании меня не объявили невменяемой и не отдали под опеку кому-нибудь.
– Да уж, непременно. Чтобы не пришлось снова переносить заседание из-за вашей неявки.
Он шарахнул дверью. Я откинулась на подушки и тут же опять села. Если я не в своем мире и не в своем теле, как я выгляжу?
Под кроватью обнаружились атласные тапочки с тоненькой подошвой, я надела их. До чего же ледяные тут полы! И сквозит по ногам так, что впору валенки надевать. Нервная горячка, как же! Наверняка моя предшественница простыла в этом тонюсеньком недоразумении вместо обуви.
Но об этом я подумаю потом. Я метнулась к зеркалу – пока бабка не вернулась и снова не уложила меня в кровать.
Девушка, выглянувшая из мутного стекла, походила на меня разве что темно-русыми волосами. Большие глаза. Губки бантиком – вот разве что капризный изгиб их немного отталкивает. Стройная фигура. Я даже забыла о холоде, разглядывая новую себя: никогда не была такой хорошенькой. И зачем такая красотка выскочила замуж за этого невозможного типа? Не по любви же? Неужели настолько плохо все было с деньгами?
– Да что это тебе неймется! – оборвала мои мысли вернувшаяся старуха. Подхватила под локоть и повлекла к постели. Я не сопротивлялась: теперь, когда я удовлетворила любопытство, слабость напомнила о себе.
Бабка накрыла меня одеялом по самый нос.
– Вот так. А то ишь, разбегалась. Еще раз увижу, что вскочила, к кровати привяжу!
Что-то многовато командиров развелось!
– Простите, а вы кто? – поинтересовалась я.
– Грех вам, Анастасия Павловна, так смеяться, – поджала губы она. – Или я тебя не вынянчила? Или за домом твоим, когда ты уехала, не присматривала?
Вынянчила? Да она мигом поймет, что я – не прежняя Настя! Впрочем, из меня и актриса никудышная. Хорошо хоть имена у нас с предшественницей одинаковые, не придется каждый раз думать, к кому обращаются. Отчество другое, но это неважно.
Часто ли тут появляются попаданки или я – исключение? Если часто – что с ними делают? А если я исключение, поверят ли что я из другого мира или, как у нас, мигом поставят диагноз – и это, в общем-то, будет объяснимо?
Значит, притвориться не получится, признаваться – не вариант. Остается одно.
– Я не помню. Правда. Никого и ничего не помню, – как можно мягче сказала я.
Старуха пристально вгляделась мне в лицо.
– Так ты не аспиду этому голову морочила? – По голосу ее было слышно, что поверили мне не до конца.
Я помотала головой.
Бабка всплеснула руками.
– Да что ж это творится! Да чтоб этому аспиду пусто было! Говорила я ему, нечего барыне тут делать, дом совсем в запустение пришел, одна я не справляюсь! И расстраивать тебя незачем лишний раз, и без того переживаний хватило. А он только: знай свое место, да знай свое место!
Я открыла рот, пытаясь ее остановить, но вклиниться в этот поток причитаний было невозможно.
– И доктор этот, чтоб ему икалось, велел за священником посылать. Сказал, отходит. Да только не для того я тебя вынянчила, чтобы похоронить!
Вопреки своим словам, бабка пригорюнилась.
– Эх, раньше, значит, надо было самой взяться. Недоглядела я, раз ты беспамятная совсем стала.
