Хозяйка замка Ёдо - страница 39

Той ночью три сестры снова спали в одной опочивальне. Тятя внезапно была разбужена конским ржанием и одиночными ружейными выстрелами. Охацу, измотанную долгим ночным бдением накануне, не потревожил этот шум, зато на сей раз проснулась Когоо, вскочила и какое-то время прислушивалась к перекличке часовых и топоту копыт – эху войны, которое налетами приносил к женским покоям ветер.

– Опять дерутся, вот скукотища, – пробормотала она наконец и, сладко зевнув, улеглась на футон.

– Неужели тебя это ни капельки не беспокоит? – спросила Тятя.

– А чего беспокоиться? Этим горю не поможешь. Я все равно ничего не смогу изменить.

У Тяти хладнокровие Когоо вызвало приступ раздражения, а та, нимало не заботясь о чувствах старшей сестры, уже погрузилась в безмятежный сон.

Рядом на футоне заворочалась Охацу, открыла глаза и бросилась на шею Тяте, всхлипывая и жалуясь, что ей грустно. Уткнувшись носом в плечо старшей сестры, она долго рыдала, оплакивая жестокую судьбу, уготованную отчиму, давясь слезами, бормотала, что нет на свете никого несчастней ее, сестричек и бедной матушки, спрашивала, где Такацугу, и горевала о том, что он подвергается ужасным опасностям.

Тятя во многом разделяла тревоги сестры, но ее снова одолело раздражение. Что за плакса! Захотелось ударить хнычущую Охацу по спине и призвать ее взять себя в руки, проявить хоть немного достоинства.

После возвращения Кацуиэ в крепость О-Ити находилась при нем неотлучно. Непонятно было, кто кого от себя не отпускает, но, так или иначе, княжны не видели мать с тех пор, как они вместе ходили встречать отчима к главным воротам.

В ночь на двадцать второе число она неожиданно заглянула к дочерям. Долго смотрела на личики младших девочек, посапывавших во сне, и ласково сказала Тяте:

– Почему ты не спишь? Не бойся, все будет хорошо.

– Матушка, что вы станете делать, когда замок падет? Жестокие слова. Увы, Тятя не смогла сдержаться – ей нужно было задать вопрос прямо, воспользоваться ситуацией, чтобы узнать решение матери. О-Ити открыла было рот, собираясь ответить, но ни звука не сорвалось с ее губ – на них лишь расцвела улыбка, легкая, едва заметная в сиянии свечей. О-Ити тотчас покинула спальню, так ничего и не ответив, но Тятя уже поняла – по внутреннему свету, озарившему лицо матери, по безмятежной радости ее улыбки, – что она выбрала смерть. Иначе как объяснить эту улыбку, эту безмятежную радость? Матушка отреклась от жизни, заключила Тятя. А стало быть, и дочерям ничего не остается, кроме как умереть. Сделав этот вывод, она сразу почувствовала облегчение, куда-то ушли тревоги, одолевавшие ее в ту пору, когда она еще не знала, что делать – жить или умереть. Ближе к рассвету девушка задремала, но эти мысли преследовали ее даже во сне.

На следующий день ситуация вокруг Китаносё кардинально изменилась. Несметное войско Хидэёси, совершившее бросок из Футю, гигантским муравейником кишело у крепостных стен, перекрыв все пути к отступлению. По утру О-Ити снова пришла к дочерям, и всем четырем дамам строго настрого было запрещено покидать свои покои.

Враги открыли огонь в час Дракона. Дождей не было с самого начала четвертого месяца, солнце волнами изливало горячие лучи на внутренние сады замка. В сухом воздухе непрерывно звучали боевые кличи. Перепуганные княжны поначалу забились в уголок, но мало-помалу привыкли к крикам, свисту стрел и жужжанию пуль. Тятя, раздвинув сёдзи, в щелочку любовалась игрой солнечных зайчиков в листве деревьев. Эхо войны теперь казалось девушке далеким и оставляло ее почти равнодушной, ведь она уже выбрала смерть.