Сам Амекран, отправив своих подчинённых назад, присоединился к новому отряду. Но если среди своих полуголых попутчиков Амекран, благодаря своему добротному плащу и роскошным ножнам, смотрелся, как аурихалковый дупондий в пригоршне затёртых бронзовых ассов, то в новой компании он уже сам выглядел, как старый почерневший асс в россыпи благородных серебряных денариев.
Саксуму понравилось это, только что пришедшее ему на ум, сравнение и он поспешил поделиться им с Кепой.
– А мы с тобой тогда кто в этом кошельке с монетами? – хмыкнув, спросил декуриона напарник.
– Мы?.. – Саксум задумался. – Ну, я-то, пожалуй, сойду за обычный сестертий. А ты, понимаешь, – бери выше – ты в своём плаще на целый аурей потянешь.
Кепа опять хмыкнул:
– Сестертий с ауреем, говоришь. Может быть, может быть… Вот только, сдаётся мне, декурион, мы с тобой не настоящие монеты, а… как бы это… поддельные… А знаешь, что с поддельными монетами делают, когда находят?.. Молотком плющат. И – на переплавку… – он поёжился. – Что-то мне опять ссыкотно, командир. И чем дальше – тем ссыкотней.
Саксум с любопытством посмотрел на своего напарника.
– Никак, взрослеешь, красный человек?.. Ну что ж, в самый раз… – он помолчал и добавил задумчиво: – В самый раз…
Никакой крепостной башни, как это было обозначено на карте Мания Карзиана, на местности в действительности не оказалось. Вообще не оказалось ничего, хотя бы отдалённо напоминающего крепость. Туггурт предстал перед спутниками самой обыкновенной, хотя и довольно большой, деревней. Несколько десятков приземистых плоскоголовых домов, слепленных из местной красноватой глины, жались боками друг к другу, теснились вокруг сочно-зелёного пятна оазиса у подножия невысокой горы, карабкались по её жёлто-коричневым, изрытым овражными разлогами, голым склонам. Рядом с деревней – пёстро-лоскутным, всех оттенков серого цвета, ковром, расстеленным прямо на негостеприимной, песчано-каменистой почве, – раскинулся большой палаточный городок: не менее трёх сотен разновеликих шатров – от небольших, четырёх-шестиместных, до огромных, на несколько десятков человек. Над деревней и над палаточным городком тут и там поднимались голубоватые дымки многочисленных костров.
– Туггурт! – немного торжественно сказал старший команды сопровождения – как уже знал декурион, сотник по имени Миси́пса, указывая Саксуму и Кепе на открывшийся перед ними с холма вид на столицу повстанческой армии. – Ар-ерем… Тар-ахамт уаре́р-н Такфаринас. Э-гмедх!
Саксум молча кивнул, зато «красный человек» Кепа счёл для себя обязательным отреагировать более эмоционально.
– Туггурт!.. Такфаринас!.. Моя понимать!.. – громко, как будто разговаривая с тугоухим, произнёс он, зачем-то коверкая романские слова и, наморщив лоб, добавил одно единственное выученное им за дорогу слово на местном наречии: – Схари! Хорошо!
Они спустились с холма, пересекли обширную, примыкающую к оазисной роще, луговину, на которой пасся огромный – в несколько сотен голов – табун лошадей, преодолели неглубокий, сплошь заросший прутняком, овраг, по дну которого резво бежал прозрачный ручеёк, и наконец въехали в пределы палаточного городка.
Вотчина неуловимого Такфаринаса, негласная столица повстанцев, эпицентр вот уже седьмой год бушующего в стране антироманского восстания, вблизи меньше всего напоминала военный лагерь. В распахнутых насквозь шатрах – в тенёчке, на сквознячке – сидели на коврах, возле дымящихся очагов, степенно беседующие мужчины; женщины, весело переговариваясь, хлопотали по хозяйству; голые ребятишки возились в дорожной пыли или, оглашая окрестности звонкими криками, целыми стайками носились между шатрами. Над деревней витали аппетитные запахи свежеиспечённых ячменных лепёшек и жареного на углях мяса.
