За спиной Элис услышала тяжелый вздох. Гест набрал воздуха и заговорил:
– Я… ну, я прошу прощения. Я знал, что ты интересуешься драконами. Ты сама рассказала мне в тот первый вечер, когда я тебя пригласил. И я воспринял это всерьез, Элис. Честное слово. Я просто не понял, насколько это важно для тебя. Не понял, что ты действительно хочешь изучать этих существ. Боюсь, я принял это за причуду, за увлечение, призванное всего лишь скоротать время. И рассчитывал помочь тебе скоротать его сам.
Элис слушала, то удивляясь, то ужасаясь. Она хотела, чтобы хоть кто-нибудь признал ее изыскания не развлечением, а серьезным делом, но теперь, когда это сделал Гест, ей казалось унизительным, что он знает, насколько важно для нее ее занятие. Изучение драконов показалось вдруг глупостью, нездоровым пунктиком, а не разумным делом. Чем оно лучше одержимости устричными раковинами? Что ей эти драконы, зачем они ей сдались, в самом-то деле? Чтобы просто оправдать нежелание жить так, как положено? Но гнев Элис быстро улетучился. Как она могла вообразить, что ее сочтут специалистом по драконам? Она выглядит глупо в его глазах.
Элис не ответила. Гест снова вздохнул:
– Я должен был понять, что ты не праздный дилетант, что ты не ждешь, чтобы кто-то другой дал тебе цель и смысл жизни. Элис, я прошу у тебя прощения. Я нехорошо обошелся с тобой. Я исходил из благих намерений – по крайней мере, считал их благими. Теперь я понимаю, что всего лишь искал выгоды и пытался втиснуть тебя в то место своей жизни, которое считал наилучшим для тебя. Видишь ли, я на собственном опыте знаю, каково это, потому что моя семья именно так обращается со мной.
В его голосе было столько чувства, что Элис смутилась.
– Не стоит тревожиться обо мне, – тихо проговорила она. – Это было праздное увлечение, мечта, с которой я связывала слишком много надежд. Со мной все будет в порядке.
Он, казалось, не услышал ее.
– Сегодня я пришел с подарком, я думал, что могу побудить тебя думать обо мне лучше. Но теперь я опасаюсь, что ты увидишь в этом подарке только насмешку над своей мечтой. И все же я прошу принять его – как скромное возмещение твоей утраты.
Подарок. Вот уж чего ей от него совершенно не нужно. Он и раньше делал ей подарки: дорогие кружевные платки, стеклянные флакончики с духами, изысканные конфеты с рынка и браслет из мелкого жемчуга. Подарки эти были тем дороже, что добывались в военное время. Они бы подошли юной особе, но ей, стоявшей на пороге превращения в старую деву, такие подношения действительно казались насмешкой.
К Элис вернулась способность говорить, и она сказала то, что следовало сказать:
– Ты очень добр ко мне.
Если бы только он мог понять, что на самом деле творится у нее в душе.
– Пожалуйста, сядь. Позволь мне вручить его. Хотя, боюсь, он вызовет у тебя скорее горькие чувства, чем радость.
Элис отвернулась от окна. После яркого света комната показалась темной и неприветливой. Глаза еще не привыкли к полусвету, и Гест в этой мрачной комнате выглядел как темный силуэт. Она не хотела садиться рядом с ним, не хотела давать ему возможность прочесть по лицу ее истинные чувства. Она могла совладать с голосом, но со взглядом это было труднее. Элис тяжело вздохнула. Но не заплакала, не уронила ни единой слезы. И была горда, что смогла сдержаться. Этот человек в кресле воплощал собой другой (и единственный) путь, который предлагала ей судьба. Она не верила, не могла поверить ему.
