Голос объявляет мою станцию и я выхожу. На платформе маленькая девочка радостно визжит и подставляет под дождь ладошки, пытается поймать капельки. Она идет, держа маму за руку, и прыгает по лужам. Её смех заражает жизнью всё вокруг. Когда-то и я была девочкой и умела просто радоваться дождю.
Я иду под ливнем и капли на моём лице смешиваются с моими слезами, стекая по щекам.
Мама всегда говорила «Как из такого жизнерадостного и улыбчивого ребёнка могла вырасти ты?»
«Росли умными – выросли глупыми»
Слёзы душат меня. Я дрожу, но не от холода. Ласковый летний дождь пытается смыть мою печаль, но, получается только смыть косметику.
(Тебе нужно выговориться)
Я подхожу к мосту и спускаюсь под его свод. Здесь душно и сильный запах сразу бьет в нос.
Ты сидишь такая же грустная и одинокая, и
(Мёртвая)
мёртвая.
Но сегодня в тебе что-то изменилось. Это так странно и так маняще.
(Как она могла измениться? Она же мёртвая!)
Но ты и правда выглядишь иначе. Я морщу нос и подхожу ближе. Ты стала больше. Лицо и руки набухли, кожа позеленела, язык свисает изо рта. Тебе точно стало смертельно скучно торчать тут целыми днями. Из носа сочится розоватая пена. И добавился новый запах, более знакомый. Это твои испражнения вытекают наружу.
Это так мерзко, что я отвожу взгляд, и мне за это стыдно.
– Прости, Ольга. – Говорю я мёртвой девочке.
Я сажусь подальше от неё и смотрю в сторону.
– Я вчера видела тебя по новостям. Тебя всё же начали искать. – Муравей тащит щепку по песку у моих ног. – Ты была такая красивая.
Мне становится очень жаль Ольгу и ещё более стыдно за мою брезгливость. Она же не виновата в том, что её убили.
(А может виновата)
Не может она быть виновата. Она была такая красивая и милая, она точно не заслужила такого.
– Когда я была маленькой, я представляла как вырасту и буду красивой. – Я смотрю как муравей пытается перетащить щепку через арматуру. – Я представляла как бегу через поле красных маков в красивом сарафане.
Слёзы подступают к глазам. Слёзы за меня, слёзы за Ольгу, слёзы за все неосуществлённые грёзы всех девочек мира. Я рассказываю ей про детство, глотая слёза.
Когда я заканчиваю, мне становится намного легче.
Дождь снаружи уже прекратился и только капает с листьев деревьев. Я вытираю салфеткой глаза и тушь.
– Доброй ночи, Ольга.
Я вылезаю из-под моста и огромный свежий мир расстилается вокруг меня. Такой большой, в котором есть место для всех.
(Даже для тебя)
А ведь и правда, где-то есть место для меня. Где-то есть те, кому я буду нужна. Вот возьму и завтра сама позвоню Саше, позову куда-нибудь, он милый. Всё не так плохо. Я ещё молода и полна сил.
(Ольге нужно было умереть, чтобы ты это поняла?)
Мне становится дурно от этой мысли и мой энтузиазм улетучивается. Я шмыгаю носом и иду домой по мокрой дороге.
Когда я отхожу от моста, у меня появляется непонятное чувство. Возле дома оно пропадает, но я понимаю, что это было за чувство.
Чувство чужого взгляда.
Я оглядываюсь, но никого не вижу.
– Промокла?
Я подпрыгиваю на месте от испуга.
– Извини-извини, не хотел тебя напугать. – Мой сосед, седой уже дедушка, добродушно разводит пальцами. Зажатая во рту самокрутка попыхивает в усы.
– Ничего страшного, просто задумалась. – Натягиваю я улыбку.
Безжалостный будильник выдергивает меня в настоящий мир. Солнечные лучи скользят в мою спальню. Я встаю на ноги. Чувствую себя прекрасно. Эти два дня спала как младенец на груди матери. Я открываю окно настежь и впускаю солнце в дом, натягиваю шорты и приплясывая иду на кухню. Пока закипает чайник я включаю телевизор на кухне. На экране снова ты, Ольга. Я делаю громче.
