Презрение и ненависть сквозили в ее взгляде, пока она смотрела на Нимуэ: – Ты думала, что всесильна, жалкая ведьма?
Она указала на золотые пряди, лежащие на полу: – Красавец-рыцарь, знаешь ли, чьи волосы использовали для прохода сюда? Она шагнула ближе к Ланселоту и прошипела: – Той, что ты оберегал много лет, но какое несчастье, она умерла, твоя матушка стерла память, спасая тебя от чудовищных воспоминаний. Например, сколько людей ты погубил вслед за ее смертью. Но мне это даже на руку.
Нимуэ дёрнулась, ее изумрудные глаза горели яростью, что не осталось без внимания сумасшедшей. Она поднесла окровавленный кинжал к лицу Ланселота: – Думал ли ты, почему твои эмоции такие же, как у статуи? Чувствуешь ли ты боль, радость?
Ланселот внимательно посмотрел на мать, в его взгляде сквозил немой вопрос.
– Элейн, не надо, – предостерегающе произнесла Нимуэ.
– Ты убила моего ребёнка, мерзкая тварь! – последнее слово сорвалось на визг, и потерявшая рассудок женщина вмиг оказалась рядом с ней, приставив нож перед её горлом. Её лицо исказила гримаса ярости: – Я лишу тебя жизни на его глазах, как думаешь, он испытает боль утраты? – острое лезвие чёрного клинка прочертило линию на нежной коже.
Элейн с упоением смотрела на капли крови, стекающие по шее леди Озера. Ланселот снова попытался вырваться, но, судя по подкосившимся ногам рыцаря и вздоху от боли, пентаграмма со зловонным дымом сделала свое дело.
Меня затошнило от запаха, и я почувствовала, как к горлу подступает ком. Вид Нимуэ с кинжалом у шеи и Ланселота, стоящего на коленях, еле сдерживающегося от боли, доставляемой колдовской меткой, был невыносим. Лютая ненависть захватила мое тело.
«Не делай этого, Вивиан», – раздался тихий, но настойчивый голос. – «Ты погибнешь вместе с ними».
Проигнорировав совет, я медленно подошла к Ланселоту и прошептала: «Я разрушу печать, а ты спасай её».
Его зрачки на мгновение расширились, и он едва заметно кивнул.
Моё сердце колотилось, пока я тихо приближалась к зловещему символу. Ненависть застилала мой разум, словно густой туман, и я почувствовала, как желание наброситься на безумную тварь с ножом, перерезать ей горло, разорвать на части и сжечь, упиваясь этим зрелищем, становится всё более непреодолимым.
Почти развернувшись, я осознала, что если не успею, они погибнут. Глаза Ланселота неотрывно смотрели на пентаграмму, он ждал. Тело его было напряжено, как у хищника перед атакой. Алый отсвет говорил о чувствах внутри него.
Я упала на колени и яростно начала стирать линии, пытаясь разрушить зловещий рисунок. С каждым прикосновением злость нарастала, как буря, и я стискивала зубы, продолжая. Вновь зазвучали крики тех отвратительных существ: «Умри, умри, умри!» Я больше не слышала голоса моей призрачной спутницы, и спасения от них не было. Они проникали всё глубже, раздирая на куски, но мои руки непрерывно стирали линии. Всё вокруг начало расплываться. Меня мутило, а тело пробивала дрожь.
Прежде чем потерять сознание, я увидела, как Ланселот, заметив, что печать разрушена, одним прыжком преодолел расстояние до своего меча и бросился к Элейн. Через секунду ее голова покатилась по полу, следом в окрестностях замка раздался жуткий вой множества собак.
Тьма. Холод. Снова истошно верещат голоса, их крики пронзают мои мысли, как острые иглы. Сквозь боль и отчаяние я повторяю заклинание Нимуэ, и постепенно они стихают, уступая место тревожным видениям.
