«И выходить надо с Заречного форта, оттуда практически по прямой…» – слушая Шульмана, прикидывал Вяземский и готов уже был высказать свое мнение, в это время заговорил Розен:
– У вас на правом фланге есть фортеция, как она называется… бишь… – Он отпустил поводья. – Как же она?..
– Заречная… – начал Шульман, в десяти саженях впереди на дороге взорвался снаряд, он поднял высокий столб земли и камней, прилетевший оттуда осколок срезал Розену левую руку, рука выпала на землю из повисшего, наполовину разрезанного рукава шинели; Розена взрывной волной выкинуло из седла. Его араб сначала присел на задние ноги, но, видимо почувствовав пустоту в седле, сделал большой скачок и погнал по дороге вперёд бешеным галопом.
«Испугали араба, с ума сошёл!» – была первая мысль Вяземского. Когда прошла оторопь после взрыва, он спрыгнул и побежал к полковнику. Рядом с Розеном уже сидели Щербаков и Шульман. Щербаков вскочил и заорал:
– Санитары, мать вашу!
Спокойный Дрок достал индивидуальный пакет, сказал Шульману: «Разрешите!» – присел рядом с Розеном, отрезал остаток рукава и стал туго обматывать ему руку под самое плечо. Вяземский видел, как бившая толчками кровь стала вытекать всё меньше и, когда Дрок взялся бинтовать вторым бинтом, почти перестала, только бинт набух. Сверху над головами стали хлопать шрапнели, на всадников посыпались пули и осколки. Появились раненые, санитары 228го Епифанского полка выкатили из перелеска санитарную двуколку, уложили Розена и погнали в сторону крепости.
Вяземский был растерян, он онемел и пришёл в себя только с мыслью: «В крепости Курашвили! Не даст умереть!»
С дороги надо было уходить, потому что германцы пристрелялись.
После того как в крепостном лазарете Вяземский увидел Розена, в беспамятстве лежащего на столе, и Курашвили, колдующего вокруг раненого с другими врачами, он немного успокоился, перешёл в штаб и велел вестовому вызвать Четвертакова.
Шульман пригласил Вяземского к карте, и тот показал на форт Заречный:
– Если отсюда, КарлАвгуст Александрович?
– Не ломайте себе язык, Аркадий Иванович, в феврале обойдёмся без Августа…
Вяземский про себя улыбнулся и согласно кивнул.
– Только отсюда, – согласился генерал Шульман. – Там через пойму Бобра и эти бесконечные польские болота проложена гать, а больше никак не пройти. Кого пошлёте?
– Есть у меня разведчик, – не отрываясь от карты, ответил Вяземский.
Адъютант штаба крепости привёл Четвертакова. В первую секунду Четвертаков растерялся от большого количества незнакомых офицеров, но увидел Вяземского.
– Подойдите! – приказал ему Вяземский.
Разговаривали вчетвером: Шульман, крепостной инженер штабскапитан Сергей Александрович Хмельков, Вяземский, а Четвертаков слушал.
– Рекомендую всё же начать движение не с Заречного, а от опорного пункта Гонёндз – это наш самый восточный узел обороны. От него левый берег Бобра сухой и песчаный. Надо пройти две версты, там настлан мост по льду через Бобра, и оттуда надо двигаться всё время на север две с половиной версты. Дальше параллельно идут два русла – Лы́ка и Ды́блы…
– Понимаете? – спросил Четвертакова Вяземский и стал пальцем показывать на карте. Четвертаков смотрел и понимал.
– Хорошо! – сказал Хмельков. – От того места, где сойдутся эти два русла, начинается осушительный канал почти до самого Райгорода…
Четвертаков поднял глаза на Вяземского.
– Осушительный канал – это широкая и глубокая канава…
