«От сучий потрох!» – подумал про него Кешка, но промолчал. Минька был бравый казак.
6го утром Вяземский принял полк, после Розена он был старшим по чину. Построение перед выходом на Ломжу назначил на шесть часов утра, и пошёл в крепостной лазарет.
Розен лежал в белой палате на койке с никелированными спинками, накрытый белым одеялом по грудь. Рядом сидела сестра милосердия, она только что сменила ночную сиделку и смотрела температурный лист с эпикризом, оставленный Курашвили. Вяземский вошёл на цыпочках, шпоры он отстегнул. Розен лежал с закрытыми глазами, и было непонятно, он без сознания или спит. Сестра подняла глаза и поднесла палец к губам. Вяземский подошёл и увидел, что Розен ровно дышит.
– Спит? – спросил он одними губами.
– Спит, – также губами ответила сестра и показала рукой, мол, выйдем.
Вяземский ещё секунду постоял и повернулся к двери. Они вышли.
– Как вас зовут? – спросил он сестру. По лицу и румянцу он понял, что ей лет восемнадцать.
– Татьяна Ивановна Сиротина, гродненский лазарет, – тихо ответила она и сказала: – Ваш полковник почти не потерял крови, его очень хорошо перевязали, и доктор у вас чудо, я его гдето видела…
– Доктор Курашвили.
– Не беспокойтесь, с вашим полковником всё будет хорошо. Как только он немного окрепнет, мы сразу заберём его к себе в Гродно, там тоже хорошие врачи, я только что оттуда.
– Спасибо, – сказал ей Вяземский, посмотрел через дверную щёлку на Розена и мысленно попрощался.
Пересекая плацдарм, Аркадий Иванович думал про сестру милосердия Татьяну Ивановну Сиротину: «Восемнадцать лет, не больше… каково ей на этой войне?..»
Это была огромная радость и ликование офицеров Его Величества Кавалергардского полка и всей гвардии и армии, когда 17 июля 1914 года объявили мобилизацию. После поражения от японцев военное сословие жаждало войны и побед. Побед! Особенно после унижений, которым подвергались офицеры от русского «грамотного сообщества» последнее десятилетие! А как возликовала улица! Офицерам и нижним чинам не давали прохода, особенно такие вот девушки и молодые женщины: цветы, возгласы, «Слава Царю и Отечеству!», «Утрём нос!..», речи «Растопчем…»…
«Иконами закидаем… – вздохнул Вяземский. – Так то были японцы!..»
Когда адмирал Макаров уже утонул на подорванном «Петропавловске», генерал Куропаткин ещё ехал на маньчжурский театр военных действий и по всему пути собирал православные иконы. Офицеров гвардии отпускали на японскую войну не всех, и Вяземский туда не попал. Поэтому вся гвардия так жаждала войны.
Он подошёл к коновязи, взял из рук Клешни повод и похлопал по шее Бэллу, та скосила глаз и переступила.
«А гдето сейчас розеновский арабчик бегает? Небось уже под седлом какогонибудь герра Штольца! А эта Татьяна Ивановна… – снова подумал Аркадий Иванович. – Сиро́тина, кажется? Ей бы…» Вяземский не успел додумать, его прервала громкая команда фон Мекка с плаца:
– Смирррна! Глаза напрао!
После молебствия полк двинулся.
Рядом с Вяземским ехал генераллейтенант Шульман. Перед выездными воротами они встали на обочине и пропустили полк. Между высокими облаками, в синем ещё предрассветном небе плыла чёрная точка. Вяземский задрал голову. Было трудно разобрать, потому что очень медленно, но точка плыла с востока на запад.
– Наш, Осовецкий воздухоплавательный отряд, из Гродно взлетают, – сказал Шульман и вздохнул. – Сейчас бы понаблюдать с его высоты.
