– Вот ведь, гад, самому не спится, так и другим покемарить не даст!
– Да спи, пожалуйста, кто тебе мешает! – изображал я полное радушие.
– Спи?! – выскакивала из спальника физиономия, со всех сторон густо облепленная рыжей спутавшейся растительностью. – Да если бы я был даже мёртвым, то и тогда хрена с два уснул бы! Это вон Евгену всё по фигу, он бы и в эпицентре ядерного взрыва заснул!
– Ну это и понятно.
– Что понятно?
– А то, что у Евгена совесть чиста. Только с чистой совестью можно спать так сладко.
– А у меня, значит, совесть подпачканная?
– Это уж тебе лучше знать. Я же могу сказать только о себе: моя совесть просто залеплена грязью – ни единого чистого пятнышка!
– И где ж это ты так вымазался?
– Да есть ещё прекрасные места на этом свете.
А Евген и в самом деле мирно почивает, абсолютно не слыша нашей довольно громкой пикировки и вызывая этим в нас, а, особенно, в Женьке зависть непонятного цвета. И Женька, оставив меня, принимается за Евгена:
– А ну, хватит дрыхнуть, раздолбай! Подъём! Ишь, разоспался, чистюля!
Евген открывает заспанные глазки и бормочет:
– Да, я люблю помыться и этим отличаюсь от тебя.
– Что-о?! – орёт Женька и выскакивает из спальника, как мурена из своей норки. – Ещё ты мне тут будешь фитюльки вкручивать!
Зря он это говорит. Откуда же Евгену знать такое заковыристое словечко. Он делает из своих глаз правильные шестигранники и спрашивает шёпотом:
– А что это такое?
Но Женька и сам точно не может объяснить смысл данного выражения и, чтобы не рухнуть фейсом в гумус, только отмахивается:
– Книжки читать нужно. И не только детективы!
– А я не только детективы читаю, я, между прочим, даже Толстого прочитал!
– Всего?! – не могу я сдержаться от удивлённого восклицания.
– Не всего, а так, кое-что.
– И что же именно?
– «Войну и мир». Первые три… как же они называются?
– Книги? – подсказал я, наполняясь уважением к человеку, совершившему такой подвиг.
– Нет, не книги.
– Главы? – уважение моё сменяется иронией.
– Да нет, не главы.
– Тогда что же? – Женька в удивлении, он даже забывает поджечь свою неизменную «соску».
– Да три страницы я прочитал, ёлки-палки! – выдыхает Евген, делая хитрую рожу, и непонятно, наивен ли он до беспредела или издевается над нами вполне осознанно.
Но сегодня Женька затосковал, и пробуждение получилось естественным и скучным.
Я молча вылез из спальника и, внимая зову организма, почопал на улицу. Очумевшие комары, всю ночь занятые тщетными поисками провизии, заметили меня не сразу, и целых десять секунд я стоял спокойно и неподвижно. Но когда несколько десятков полуметровых жал одновременно воткнулись в различные части моего тела, волей-неволей пришлось начинать танец, который со стороны наверняка был похож на самый скверный брейк-данс или на лихо исполненную пляску святого Витта.
Я влетел в комнату, во всё горло благословляя милую природу и расчёсывая всеми пальцами зудящие места укусов.
– Как там? – выпустил Женька облако табачного дыма, сопоставимое по размерам и едкости со всеми дымовыми выбросами Северной Магнитки.
– Здорово! – потянулся я. – Кажется, гроза будет.
– Гроза? – подскочил радостно Женька. – Так это то, что нам нужно!
– А как же мы будем в грозу работать? – изумился Евген. – Нас ведь может убить!
– Не бойся, Евген, убить тебя никто не сможет. Кроме меня. А сегодня у нас будет выходной. Серёга, заводи братишку, мы едем на Харьягу!
