С этими словами девочка спешно засеменила в сторону арки.
– Погоди! – смятенно воскликнул я, разочарованный столь скупо проявленной благодарностью. – Я иду в гетто, и мне не помешал бы проводник!
– Не моя забота экскурсии устраивать.
– Но мне нужна одежда! Если патруль сцапает меня в этом наряде…
Тут она остановилась, оглянулась и задумчиво покусала ноготь указательного пальца.
– Вот что. Когда окажешься в гетто, найди старую водонапорную башню – высокое строение из красного кирпича – и поспрашивай в округе мастера Руфуса. Я с ним обо всем договорюсь. Одежонку он тебе подберет, но не забесплатно, разумеется.
– У меня есть деньги, – заносчиво заявил я. – Могу и твои услуги проводника оплатить.
– Деньги у меня и так скоро появятся, – с этими словами несносная девчонка выудила из кармана золотые часы на цепочке, и нырнула под арку, мгновенно растворившись в полумраке. Не оставалось ничего, кроме как двинуться следом. В тоннеле оказалось темнее, чем я думал, да к тому же невыносимо воняло мочой. Я понадеялся, что маленькая воровка передумает и вернется, но этого не произошло. Как же, держи карман шире. Стоило ли вообще ради такой шельмы идти на убийство, да еще рискуя собственной шеей?
Шагов через тридцать тоннель кончался, и я увидел впереди застроенную ветхими домиками тесную улочку, по которой с тоской бродили согбенные обитатели гетто. Вскоре я влился в их ряды.
В человеческом квартале повсюду царили упадок и разложение, разительно контрастирующие с роскошью и порядком, свойственным вампирским районам Кроненбурга. Воздух наполняла самая невообразимая вонь, какую мне только доводилось обонять. В летнюю пору над сточными канавами наверняка вились целые рои мух. Возле одного из подъездов я увидел тележку, в которой покоился труп старика, иссохший почти до состояния мощей. Мелькнула мысль, что я мог бы снять с бесприглядного тела холщовую робу, но меня передернуло, едва я представил себе эту картину. Люди, тут и там попадавшиеся на пути, смотрели на меня с подозрением и ненавистью. Возможно, они принимали меня за вампира – ведь кто еще станет разгуливать по улицам в таком наряде? Я стянул с головы опостылевший мотоциклетный шлем, надеясь, что раскрасневшаяся и осунувшаяся физиономия наглядно продемонстрирует мою принадлежность к человеческому роду, однако ненависти в глазах прохожих меньше не стало.
На дорогу внезапно высыпала целая стайка оборванных немытых детишек. Заметив меня, они спрятались за ближайшим забором и стали выглядывать оттуда, как маленькие обезьянки. Я улыбнулся им, но ответные взгляды были столь же жесткими, как и у взрослых. Очевидно, улыбаться незнакомцам в гетто было не принято.
Некоторое время спустя я увидел на небольшой площади столы, выстроившиеся в ряд, а поблизости – большую бочку, керосиновую плиту, и хозяйничающего подле нее детину в белом переднике. Люди за столами – человек пять-шесть – поглощали пищу из алюминиевых чашек, позвякивая ложками. Запах оттуда долетал не слишком аппетитный. Он напомнил мне аромат гниющей ряски на берегу пруда в жаркий день. Вот оно, то самое круглосуточное бесплатное питание, о котором твердили имперские пропагандисты. Впервые в жизни мне предстояло познакомиться с блюдами человеческой кухни – и, хотя к горлу моему подкатила тошнота, желудок настоятельно заурчал, требуя насыщения. Сопротивляться ему не было смысла.
