– Вот оно – гостеприимство благочестивых христиан! Хо-хо! Волоком, волоком взашей! И ведь за что? За правду, лицемеры поганые! А если я за правду гоним, то кто блаженнее – гонимый или гонители? Будет мне еще за ваше обличение награда. А если не прав, так, может быть, я заблудился во мраке? И вы душу мою заблудшую не хочеши просвятити, а взашей изгнаше! По вашей вине гореть мне в геенне огненной, так и знайте! Но за такую вашу вину я в кипящей лаве по горло на ваших плечах стоять буду! Хо-хо-хо!
– Пошел вон! – гаркнул Мишин отец.
– Сударь, что за фамильярность! – холодно осведомился Мартин. – Я потомок графского рода и не потерплю, чтобы меня вышвыривали как смерда. За такое на дуэль! Изволите драться на швабрах или на пистолетах с присосками?
Задыхаясь от ярости, Мишин отец буквально вышвырнул Валеру и Мартина за калитку и с грохотом ее захлопнул.
– Ты у меня в приемной потолчешься, – пообещал на прощание Мартин, с достоинством поправляя порванную рубашку, и посмотрел через ограду в глаза Раздолбаю.
Тот прирос к траве, словно ему за шиворот пустили ежа. Во взгляде Мартина читался простой требовательный вопрос: «Ты с нами?» Неразрешимый выбор, призрак которого пугал Раздолбая с тех пор, как он узнал об «этических дилеммах», встал перед ним в полную силу. Уйти с Мартином и Валерой после того, что они устроили, значило поссориться со всей рижской компанией, не признаться в любви Диане и потерять дружбу Миши. Остаться – значило отдалиться от друзей, с которыми хотелось продолжить общение в Москве, и не принять участие в захватывающем «Далласском» приключении. Даже если Мартин блефовал, обещая «грезы», посмотреть, что из этого выйдет, было интереснее, чем допивать кислые капли испорченной прощалки. В голове Раздолбая заметались два спорящих голоса:
– Останься, или Миша обидится навсегда!
– С кем интереснее дружить – с Мартином и Валерой или с этим правильным музыкантом?
– Мартин и Валера не правы!
– Это не повод терять их.
– Я так и не признался Диане!
– Все равно с ней ничего не получится.
– Как же поступить?
– Поступай, как хочется. Это последний день отдыха, тебе ведь хочется приключения!
Чувствуя себя предателем, Раздолбай едва заметно кивнул Мартину, повернулся к Мише, но сказать: «Я их привел, мне, наверное, лучше уйти с ними», так и не успел.
– Вон отсюда все! – потребовал Мишин отец. – Немедленно!
Возражать маэстро никто не решился. В течение минуты вся компания, потупив взгляды, растворилась в ночи, и никому даже не пришло в голову продолжить посиделки в другом месте. Раздолбай скомкано извинился перед Мишей, затравленно кивнул Диане и поспешил по темной ночной улочке следом за Мартином и Валерой.
– Что я дико оскорбительного сказал? – удивлялся Мартин, когда полупустая маршрутка мчала их троих в Ригу по широкой ночной трассе. – Вот я спрошу у тебя, Валера, ты дрочишь? Это что, повод выкручивать мне руки и толкать в грудь?
– Мы были в гостях в чужой компании. И на фиг ты устроил на пьянке теологические дебаты, я не понимаю вообще, – раздраженно ответил Валера. – Хочет человек верить в мифы – его право. По-моему, ты конкретно напрашивался и напросился.
– Слушай, спасибо за дикую поддержку!
– А ты ждал, что я буду сокрушаться, какие они твари? Ты был не прав.
– С отцом нехорошо получилось, – добавил от себя Раздолбай. – Он известный пианист, лауреат.
