– Я думаю, никто не будет возражать, что, оплатив номер, я имею право занять номенклатурную спальню безо всяких жребиев на камень-ножницы-бумага и прочей фигни? – уточнил Мартин.
Никто не возражал.
– Тут пластинки есть! – изумился Раздолбай, обнаружив в буфете коллекцию дефицитных дисков. – «Смоуки», «Бони М», Челентано, «Роллинг Стоунз»… Я фигею, что не утащил никто!
– Близость к Западу благотворно действует на приличия постояльцев, – объяснил феномен Мартин. – Ставь «Бони М», будем дико заливаться винищем под «Багаму Маму».
Мартин достал из мини-бара четыре маленьких бутылки вина, а Раздолбай поднял полированную крышку притаившейся в углу радиолы и бережно поставил на резиновый круг пластинку, извлеченную из конверта с фотографией знаменитого черного квартета.
– Малиновки заслышав голосок, припомню я забытые свида-анья! – послышалось из динамиков «Ригонды»[3].
Раздолбай оторопело взглянул на кружок в центре диска. «ВИА “Верасы”» – было написано черным по красному. Решив, что кто-то перепутал конверты, он стал искать пластинку «Верасов», рассчитывая обнаружить «Бони М» под ее обложкой, но такого диска в буфете не было.
– Прошу тебя, в час розовый… – неслось из радиолы.
– Ты издеваешься дико? – спросил Мартин, разливая вино.
Раздолбай остановил проигрыватель и вытащил пластинку из конверта «Аббы» – в руках у него оказались «Песни Александры Пахмутовой». Вместо «Смоуки» в конверте лежали «Сказки братьев Гримм», под обложкой Челентано скрывался Юрий Антонов, но забавнее всего был диск, прятавшийся в красочном конверте, «Роллинг Стоунз». Решив повеселить компанию, Раздолбай демонстративно показал, что достает пластинку из обложки «Роллингов» и поставил ее на проигрыватель.
– …опровергнут один их главных мифов, созданных реформистами-идеологами, – послышалась знакомая шамкающая речь Брежнева. – Обещания создать общество всеобщего благоденствия потерпели очевидный провал. Тяжкое бремя легло на плечи народных масс…
Мартин и Валера захохотали.
– Рост дороговизны неумолимо сокращает реальные доходы населения. Усилился идейно-политический кризис в обществе… – невозмутимо продолжал Леонид Ильич. – Разрушены элементарные нормы нравственности…
– Это круто, слушай! – веселился Мартин. – Представь, если бы Брежнева с Джаггером поменяли реально. Мик вышел бы на трибуну съезда и с огоньком задвинул про нормы нравственности.
– А Брежнева вывели бы на сцену под руки, и он сказал бы: «Dear comrades, I can’t get no satisfaction»[4], – развил шутку Валера.
Мартин, Валера и Раздолбай от души посмеялись, голос Брежнева убежденно заявил, что «такое общество не имеет будущего», и потонул в овации. Раздолбай наудачу достал из конверта последнюю пластинку, и к его удивлению, «Арабески» не подменили. Объяснение этому нашлось, стоило перевернуть диск – от края до края тянулась глубокая рваная царапина.
– Есть одна непокоцаная сторона «Арабески» с Midnight Dancer! – радостно сообщил он. – Мы – дикие короли!
– Считай, что это наш стратегический арсенал, а сейчас надо быстро накатить и идти на дело, – сказал Мартин и загадочно добавил: – Я думаю, всем понятно, что, если мы хотим это делать, по-русски нам говорить нельзя?
– Что делать? – удивился Раздолбай, считая, что они и так уже прекрасно проводят время, веселясь в роскошном номере с четырьмя чекушками вина и половиной хорошей пластинки.
