Постепенно, один за другим, уходили из отчего дома мамины дети. Уехала в Москву Таня. Валя поступила в смоленский мединститут. Закончила Тася школу. «Буду хулулом», – так говорила она. И стала хирургом! Остались мы с мамой вдвоём.
Странно то, что летом мы, мамины дети, не работали в колхозе, как все остальные дети, достигнув подросткового возраста. Колхозница Сима, мамина младшая сестра, которая не хотела учиться, часто просила меня помочь ей зарабатывать трудодни, которые оплачивались натурой – рожью, пшеницей… То лён я брала без рукавиц, а он очень колючий. Руки мои – сплошная кровь. В то же время на руках тёти Симы никаких следов. Руки женщины, сердце женщины… То сено ночью стоговали. Ох, стогование – пыль, грязь, неподъёмная тяжесть! Для меня же никакой пыли и тяжести – одна романтика! То ночью молотили машиной рожь. От пыли ничего не видно: ни луны, ни неба! А мы песни горланим да смеёмся во всю силу наших лёгких. То жала рожь. Бесконечные просторы ржи женщины сжинали серпом! Не было тракторов. А в настоящее время еду в Смоленск – нет полей, всё заросло кустарником. Подмосковная земля почти пустует.
Я была последним ребёнком в семье. Все мои сёстры и брат проучились на моих глазах. Потому знала наизусть всю начальную школу и многое из программы средней школы. Училась легко и весело, играючи. К каждому уроку, однако, готовилась. Если иногда случались проколы, тут же поднимала руку, предупреждая, что к уроку не готова. Позже поняла, что таким способом я снимала психологическую напряжённость, обеспечивала себе комфортное состояние. Сижу себе весело и беззаботно, слушаю отвечающих и всё знаю. Но был в моей школе бином Ньютона, который не поняла.
Мама в начальной школе учила Тасю, потом немножко меня. Сестра была острой в учении, однако мама ставила ей четвёрки. Помню такой разговор между ними:
– Мама, в моей контрольной нет ни одной ошибки. Почему ты поставила мне четвёрку?
– Да, твоя работа отличная, молодец! Как пойдешь в 5-й класс, пусть там другие учителя ставят тебе пятёрки. Зачем – чтобы не говорили: ты отличница, потому что учит мать.
Но когда мама меня учила, уже ставила и пятёрки. Видно, она тоже поняла, что так можно затюкать психику дитятки, недалеко и до комплекса неполноценности. Потому в начальных классах я начала получать похвальные грамоты. С 4-го класса мы сдавали уже какие-то экзамены. У нас предметов было больше, чем у моей американской внучки в 9-м классе: медицина, физкультура, английский, биология, литература. Мой муж ведёт серьёзный разговор с невесткой, куда собирается поступать внучка Полина. Мол, надо уже сейчас готовить абитуриента к осознанному выбору профессии. Невестка пытается ему что-то отвечать. Далёкие от педагогики люди в это время (70-90-е годы прошлого столетия) утверждали, что наша система образования плоха, слаба, несостоятельна. Разные жизненные ценности, потому разные педагогические принципы образования. Что хорошо глухому, не подходит слепому. О чём тут торг?
Возможно, я, не занимаясь сравнительной педагогикой, потому не обладая достаточной информацией об американской школе, ошибаюсь в своих суждениях. В другом полугодии, в других классах будут другие предметы? В нашей школе во второй половине XX века 20–22 предмета изучали одновременно на протяжении 6–8 лет. У них – массированно, но краткосрочно. Что лучше – неизвестно.
