Их быт стал суровым и примитивным. Вечерами, если удавалось найти укрытие от ветра – неглубокую пещеру или хотя бы нависающий ледяной карниз, – они разбивали лагерь. Нордхольмцы, привычные к таким условиям, быстро разводили небольшой, жаркий костер из просмоленных веток, которые несли с собой. Ели скудную пищу: вяленое мясо, твердое, как камень, которое приходилось размачивать в горячей воде или просто грызть, рискуя зубами; сухари и иногда, если везло с охотой одному из нордхольмских следопытов, кусок полусырого, обжаренного на огне мяса какого-нибудь горного козла. Спали, завернувшись в меха и прижавшись друг к другу для тепла, по очереди неся караул. Даже Алекс, привыкшая к лишениям уличной жизни, находила этот холод почти невыносимым. Зубы стучали, конечности немели, а каждый вдох обжигал легкие.
Вода добывалась из растопленного снега, всегда с привкусом дыма и легкой горечью. Разговоры у костра были редкими и короткими. Люди экономили силы, а мрачные предсказания Фрейдис и постоянное ощущение близости Спящего не способствовали веселью. Морган и Арнгрим молча курили трубки, глядя на огонь, их лица были высечены из камня и льда. Воины тихо переговаривались на своем гортанном северном наречии, проверяя оружие или латая износившуюся одежду.
Алекс наблюдала за Каэленом. Ученый, казалось, переносил тяготы пути легче, чем многие закаленные воины. Его глаза лихорадочно блестели, когда он сверялся со своими картами при свете костра или рассматривал ледяные формации, испещренные странными узорами. Он часто бормотал себе под нос об «энергетических потоках, скованных льдом» и «древних резонансах». Иногда он останавливался, прикладывал ладонь к ледяной стене и замирал, прислушиваясь к чему-то, что другие не слышали. Эта его одержимость, его почти благоговейный трепет перед древними силами, начинали вызывать у Алекс не просто подозрение, а глухую тревогу. Было в этом что-то нездоровое, какая-то темная искра, которая пугала ее больше, чем ворчание Моргана или вой ветра в ущельях.
Они искали Ледяной Лотос – растение, которое, по словам Каэлена, росло только в самых холодных, самых глубоких частях ледника и было способно накапливать первозданную магию. Именно оно было нужно для следующего этапа укрепления Печатей.
Опасности подстерегали на каждом шагу. Несколько раз им чудом удавалось избежать схода лавин, вызванных все той же дрожью земли. Один из нордхольмцев сорвался в глубокую ледяную трещину, и лишь быстрота реакции Арнгрима, успевшего перехватить страховочную веревку, спасла ему жизнь. Но самой большой угрозой были существа, порожденные Спящим. Несколько раз им приходилось отбиваться от стай ледяных волков, чьи глаза горели тем же гнилостным светом, что и у твари, убитой Рориком. А однажды из ледяной пещеры на них выползло нечто, напоминающее огромного паука, сотканного из льда и теней, с челюстями, способными перекусить сталь. Двое воинов Кингсбриджа погибли в той схватке, прежде чем Моргану удалось обрушить на тварь свод пещеры.
После этого случая напряжение достигло предела. Алекс видела страх в глазах своих людей. Даже нордхольмцы, казалось, были потрясены.
«Твои знания дорого нам обходятся, Каэлен», – сказала Алекс тем вечером, когда они хоронили павших товарищей под грудой камней – единственной могилой, которую мог предложить этот ледяной ад. Ее голос был тихим, но в нем звенела сталь.
