Хроники Ветрополиса - страница 23

Я посмотрел в лобовое стекло расфокусированным взглядом. Тошноты была не сильной, но ощутимой. За рулём сидела Мариночка и, кажется, посылала нам с Лизой злые знаки глазами. Вот даёт, нельзя же за руль пьяной. Ну и хер с ней. Рядом с Мариной сидел и что-то говорил ей пират с синими волосами. Гравитация ощущалась так сильно, что мои веки стали неумолимо стали опускаться под её тяжестью, напоследок я услышал шёпот в левое ухо:

– А ты когда-нибудь пробовал трахаться под наркотой?

«Су-у-ка…» – подумал я, прежде чем уронить подбородок себе на грудь.

– Что? – спросила Красновласка отстраняясь от меня после страстного поцелуя.

Комната вращалась.

– Сука, – ответил я.

– Кто сука? – спросила Красновласка.

– Отсутствие тьмы, – сказал я, отрываясь от её обжигающе горячего тела.

Мы лежали голые на кровати, кажется, прервались на самом интересном месте, я понял это по своему эрегированному члену.

– Ну же, Дишечка, успокойся, – сказала она, поднявшись и пытаясь стянуть волосы резинкой на затылке.

– Не Дишечкай мне. У меня какой-то делирий, и ты мне снишься. Я потерял сознание, сечёшь?

– Да, секу, сенкью, что объяснил, – подытожила она, останавливаясь и обратно распутывая волосы.

– Ты просто глюк. Недофаза…

– Чего обзываешься-то? – нахмурилась она, – сам ты недофаза. Глюк и глюк. Ладно. Чем могу помочь хоть, что ты тут залип-то вообще?

Девушка выглядела недовольной. Но недовольной правдой. Не читалось в ней какого-либо изумления или недоверия. Просто согласилась с моими словами и всё.

– Да перепил я, перепил просто, – ответил я, всё ещё голый, разводя руками, – мозги не выдержали. Они у меня и так не шибко то и хорошо работают как у человека, а как всю тьму потратил, так всё. Ох и кружится же всё.

– Где кружится? – спросила Красновласка оглядываясь по сторонам, – ничего и не кружится, не выдумывай.

– Молчу-молчу, глюк, – сказал я и плюнул в потолок.

Потолок в ответ наморщился. Показалось, что через метра три от меня не натяжной потолок вовсе, а лицо Лизы. Её лицо нахмурилось, повернулось и с гулким эхом заговорило раздражённо: «Это что у вас за герой такой, что во сне плюётся? Пожары свои тушит, что ли?». Через мгновенье откуда-то со стороны балкона донёсся ответ: «Оставь его, наклюкался и спит, не блюёт же хоть. Пошли лучше дунем». Потолок разгладился. Потом, как мне показалось, у самого уха тот же Лизкин голос произнёс: «Спи-спи, мой герой, я скоро приду и пиздец тебе. В хорошем смысле».

– Да… Заманчиво, – сказала Красновласка, глядя в потолок.

– Пиздец мне, слышала? – спросил я.

– Слышать-то слышала. Просыпайся, значит. Хотя нет, погоди, – Красновласка снова начала заплетать волосы.

– Ты чего это?

– Ну как чего, пока время есть, можно и трахнуться.

– Какой трахнуться? Ты шутишь, что ли? Ты это я.

– Как это ты – это я. То есть я – это ты? – спросила она, выпучив глаза.

– Ну, то есть, факт того, что ты глюк тебя сам по себе не смущает, говорящий натяжной потолок тоже, а вот то, что ты и я – это одно, тебя вдруг удивило?

– А, ну точно, теперь всё сложилось. Ты не подумай, что я тупая. Ты просто сам держал себя в неведении. Это же спектакль вроде твоего сна. А что насчёт того, что ты это я и я это ты, ну да, в любом твоём сне ты видишь свои отражения. Ну а когда ты даёшь им возможность что-то понять и ответить, кто, по-твоему, их озвучивает?

– Соответственно, я. И, соответственно, мы не будем с тобой заниматься любовью, так как ты – это я. А если заниматься сексом с самим собой, это уже какой-то онанизм. И вообще, мне двести лет в обед, какие сексы?