Упал я на левый бок, больно ткнувшись левым плечом в асфальт. Нога, конечно же, была местами поломана. Лёжа так, на боку, держась за правое бедро, я просипел сквозь зубы: «Су-у-у-ка».
Впрочем, чего и следовало ожидать. В больницу никак нельзя, да и терпеть долгую боль не имело смысла. Отдышавшись, я отдал телу команду на регенерацию и сращивание костей и всего прочего, попутно моля всех знакомых богов и саму тьму, чтобы Макс ничего не заметил. Ну треск и треск, чего тут. Ещё, кстати, пришла в голову такая мысль. «Если беспилотник меня не видел, а водитель точно увидел, когда я был сбит, что выдавали его испуганные глаза, после происшествия возникнет небольшой казус. Видео с камер беспилотника не покажет и моей тени, а вот водитель расскажет, что сбил человека. Всё это вместе может сыграть мне такую службу, что уже завтра весь Ветрополис будет знать о странном человеке, которого не видно на камере, а вот глазами разглядеть возможно. Наверное, этот вечер можно смело считать отправной точкой, так как именно с него всё и начало рушиться. Внимание, начинается двухсерийный детективный комедийный телефильм о том, как Праймс начал зарываться, он может называться так: «Ищите женщину» или «Как поднасрать и не обосраться».
Ага, именно так. Макс начал меня поднимать, и ещё толком встать не успев, я понял, что совсем пропал.
В полумраке ветреной ночи, под гнётом икеевских крашенных в белый обоев и стен, билась душа в глупом теле.
«Слышно, как где-то
От гнили хлюпают души
Скверная ночь»
Такая у меня в тот момент получилась бы хайку, если так сильно не тянуло на гнусно-матерные стихи. Я всякое в своей слишком уж долгой жизни повидал, в самом деле. Но мерзость гниловозов этого мира была максимальной. Уже огромные, длиною со шлагбаум, черви, с ребристо – говнисто – бледными телесами вовсю скребли по всему вокруг, то и дело лепясь к множественным хвостам лисьей натуры своей жертвы. Я сравниваю её образ с лисой, так как он просто похож, не более. От особенно сильного удара тот пришёлся уже по пояснице, а не по заду, девушка резко выдохнула, а затем всхлипнула.
– Х-хватит! – Дрожащим голосом проговорила та, в голосе читалась мольба.
Скажем, тот мог бы и остановиться. Даже извинился бы. Ведь если хищник продолжит изгаляться, это может и испугать жертву. Такие, как он на инстинктивном уровне чуют, что, если пережестить, потом вкусненького уже не будет. Бьюсь об заклад, он не случайно переборщил со шлёпками. Я в целом жалости не имею, так как это низкое чувство. Понимание и сочувствие – безусловно, но жалость мерзка и отвратна мне. Незачем унижать себя, что ты такой жалкий и боишься оказаться на месте желаемого, потому как бы тоже его жалеешь. Но скорее всего, глядя на кого-то страдающего, ты именно «со-жалеешь», о том, что его повстречал. Так что, стало быть, к чёрту жалость и пусть утопающий тоже себя не жалеет. Ему о другом думать надо.
Да и тёмные в целом не обязаны сочувствовать. Они вообще никому и ничем не обязаны. Но здесь во мне взыграли какие-то слишком уж нежные и противоречивые помыслы, которые я пока не был готов осмыслить и тем более остановить.
И уже стоял у их кровати, что этой ночью стала алтарём для принесения в жертву молодой и, как мне казалось, ни в чём не повинной девушки. Хотя, как сказал волк ягнёнку, прежде, чем уволочь того в лес «ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать». Ну да, получается.
