Хроники Януса - страница 11

– Пишу, как могу. Кто-то должен так писать.

Он усмехнулся.

– Кто-то, может, и должен. Но если нужно деньги, пиши проще. Пиф-паф, зомби, эльфы…

Иногда меня бесили его реплики. Однажды я едва сдержался. Я только что пришёл из суда и был порядком взвинчен, а он был пьян и откровенно хамил. Я уже был готов встать из-за стола, взять его стакан с чаем и вылить ему на голову – и пусть потом бегут охранники.

Думаю, ему нравилось провоцировать меня. Он смотрел с азартом, словно прикидывая, сорвусь я или нет, ибо всё, что я чувствовал, было написано у меня на лице.

– Гарик, он очень хвалил тебя. Говорил, это будет бомба, бестселлер, продажа прав в Голливуд, фильм, компьютерная игра, и тд и тп. И что я вижу? – Он взял листок, на котором был, видимо, распечатан мой синопсис и прогнусавил: «психологическая драма в стиле мистери, компиляция снов с элементами психоанализа, стирающая грань реальности и фантазии…», что за…?

– Такой мой стиль.

– Кто тебя читает, ботаны?

– У меня есть свой читатель.

Он изобразил удивление.

– И сколько ты заработал?

– Послушайте…

– Нет, это ты послушай. Мне звонили из службы безопасности. Там сверяли бухгалтерию. Думают, что твой аванс фиктивный и деньги были украдены.

– Но вы-то знаете, что это не так, – возразил я.

– Я-то знаю. Но возвращать деньги придётся мне!

– Ничего возвращать не придётся. Ещё немного и все будет готово, дайте мне ещё…два месяца, слово даю.

Он, выпустив клуб дыма, замотал головой и выставил три пальца.

– Три недели.

– Артур… это слишком мало, я не успею.

– Мне наплевать. Три. Или этот разговор последний, учти. Другие люди по-другому будут ставить вопрос.

Разговор с Погосовым испортил мне и без того скверное настроение. У меня больше не было планов оставаться в городе, и я поспешил домой.

***

Я любил свой дом, простенький каркасный коттедж в два этажа и шестью сотками вокруг, в котором, к слову, было много недоделок. Главное, однако, было место. Он стоял в чудном месте в семи километрах по северо-западной трассе недалеко от реки. И я очень боялся потерять дом за долги.

С деньгами в самом деле было скверно. На банковской карте лежали кое-какие гроши. Всё бы ничего, ибо в отсутствии вдохновения я делал переводы с иностранного, плюс репетиторство. Этого хватало на самый минимум как продукты, бензин и сотовая связь. За коммуналку я не платил уже третий месяц. Я практически работал в ноль, потому что чёртова ипотека съедала всё…

Но завтра был особый день. Завтра был мой день рождения, который я собирался отпраздновать. Может показаться, что в моём положении празднование именин подобно пиру во время чумы. Но я знал, что всё, что я затрачу на стол, мне частично вернут деньгами мои же друзья. Во-вторых, я решил это отметить главным образом потому, что мои неурядицы могут перерасти в депрессию (увы, со мной такое уже бывало и я даже пил препараты!), и мне были очень нужны позитивные эмоции; нужны как воздух душевные витамины – а там, как знать, может, я бы рванул с места в карьер? Наконец, часть ужина будет за счёт заведения, так как кафе мне бесплатно предоставил Бертран, с которым был разговор накануне.

О нём чуть подробнее. Ему шестьдесят четыре, и он удивительный человек. Идеалист и романтик, он приехал сюда двадцать лет назад, чтобы открыть кондитерскую, когда все его родственники во Франции смотрели на него как на сумасшедшего. Но он пережил смутное время, а затем его бизнес плавно пошёл в гору. Он обосновался здесь и нашёл жену. Русский он изучил до этого самостоятельно и говорил на нём превосходно с аристократическим прононсом, услышанным от первой волны русских эмигрантов. Бертран был помешан (помешан в хорошем смысле) на русской культуре. Француз поражал любого огромной эрудицией и знанием отечественной истории, увлечённо рассказывая о том или ином событии в поразительных деталях – делая это, например, в разговорах со мной так, что мне порой становилось стыдно за собственное невежество. Кроме того, он, так же как я, обожал По, Борхеса, Достоевского; любил ту же музыку, ту же живопись и кино. Так же у нас были весьма схожие взгляды на политику и на жизнь. Одним словом, Бертран был и есть мне мудрый друг, хороший собеседник и родственная душа. Я искренне уважаю его и, полагаю, он чувствует это.