– Кто умер?
– Беляев умер, Вань.
– Но ведь… он… мы… – Ваня что-то хотел сказать, но отвернулся. Видно, что известие его расстроило.
Однако взял себя в руки и добавил совсем не по-детски:
– Немудрено, дядь Серёж. Почти все соседи поумирали. Особенно зимой. Кто с голодухи, кто замёрз. И родители мои тоже…
Поражало такое бесстрастное отношение ребёнка к смерти, но ведь мальчишка столько пережил, тут и о своей кончине станешь думать как об обыденном происшествии, а о жизни как об обидном недоразумении. Но в то же время смерть писателя воспринял он как-то слишком уж близко.
Сергей изредка сканировал пространство на наличие техники, но без сюрпризов не обошлось. Всё-таки этим паранормальным чувствам совсем уж безоглядно доверяться не стоит. Нет ничего надёжней глаз и ушей. Однако тут и глаза, и уши его так же подвели.
В проулке, у самого перекрёстка стоял мотоцикл BMW с коляской. Здоровенный ствол пулемёта MG-13 указывал стволом в небо, а закоченевший солдат хмуро смотрел в пространство перед собой. Его напарник ковырялся в моторе. Оба фашиста были одеты в длиннополые шинели, закрывающие ноги едва ли не до пяток и спасающие от ветра – но не от мороза.
Скрыться среди деревьев не успели – сидевший в коляске немец схватился за пулемёт и опустил ствол.
– Stand! Стоять!
Его напарник испуганно подскочил, не сразу поняв, кому кричит пулемётчик. Каска его съехала набекрень, он стал оглядываться и, встретившись взглядом с Крутояровым, сдёрнул висевший на руле шмайсер. Щёлкнул предохранитель. Руки его дрожали, ствол прыгал как в припадке эпилепсии.
– Komm her! Schnell! Бистро! Суда!
Сергей с опаской посмотрел на ствол пулемёта и послушно направился в сторону немцев. Попасть на дискотеку, где пулемётчик Ганс прокрутит пару дисков, набитых патронами калибра 7,92 ему совсем не хотелось.
– Аусвайс! – гаркнул солдат и, направив ствол автомата в грудь хрононавта.
Поглядев на его унты, он гадко улыбнулся:
– О! Schuhe! Тёпли-тёпли сапаки. Тавай.
– Сам ты сапог, – пробурчал Сергей, приближаясь к солдату. – Аусвайс? Или сапоги? Что сначала? – громко сказал он.
Немец ещё раз взглянул на унты, потом на свои хоть и зимние, но не готовые к русским морозам сапоги, вздохнул и гортанным голосом выкрикнул:
– Аусвайс!
Крутой полез во внутренний карман за липовым документом. Краем глаза заметил, что Ванька сделал то же самое. Шарик молча сидел в сторонке – пёс будто понимал, что сейчас лучше не мешать хозяину.
Документы они протянули почти одновременно, и Сергей понял, что навряд ли удастся продолжить путешествие без шума. Аусвайс Ваньки был сложен в несколько раз и затёрт так, что было видно – документ отпечатан не вчера. Бумажка же Крутоярова выглядела очень свеже, несмотря на то, что в нём стояла дата получения – ноябрь прошлого года. И не замызгана ни капли, её ведь почти не разворачивали. Вот ведь умники хроновские, накололись. Телогрейку рваную догадались сделать, а помять аусвайс – нет.
Крутой приготовился к худшему. Немцы дураками бывают только в советских фильмах военных лет. Сейчас солдат ему не поверит и предложит… Что предложит? Пройти с ним? Да нет, скорее всего, сразу хлопнет.
Вот оно! Солдат уронил аусвайс. Или выбросил.
– Нет! – сказал солдат. – Это не то! Это трукой аусвайс. Нет настояшший.
Посмотрев холодным взглядом в глаза, он крикнул:
– Стоять!
Палец в задубевшей кожаной перчатке коснулся спускового крючка.
