Хрупкие танки - страница 25

Позже я узнал, что девушку звали Анна. Редкое имя на поясе. Здесь дают обычные незвучные имена, которые похожи на титры к американскому фильму. Если у нее те же корни, что и у меня, то это было бы вдвойне удивительно. Особенно, если девушка говорит по-русски. Хотя, зачем мне, собственно, это нужно? Сам я ни слова на нем не знаю: уже с рождения мои родители приучали меня исключительно к английской речи.

После наблюдений за Анной все мое тело сопротивлялось работе: незнакомое напряжение не давало сфокусироваться. Тогда я подумал, что чересчур серьезно отношусь к этому плану: к чему так волноваться, если Мун уже смирился, что все будет не быстро, да и мне это совсем не нужно, наверное.

Однако скоро я стал признаваться себе в том, что мне самому не терпится попасть на сторону Первой фабрики. Там все начало казаться каким-то сказочным и нереальным. Эти белые костюмы и идеальные стены, которые блестят так, что можно разглядеть свое отражение, пафосная речь андроидов и, видимо, красивые раздатчицы. Конечно, и здесь у нас неплохо, но красоты не хватает.

Я уже начал размышлять, как лучше отправить сообщение этой Анне, когда L-309 стал спрашивать о том, как двигаются дела.

– Я еще не встречал ее в зале. Там, говорят, ее вообще не было. А я вот это… Все думаю, что ей сказать. Ну, вот встретились мы, и как быть?

Я и сам не знал ответа, но не хотел подавать виду.

– Само как-нибудь получится, – ответил я.

Мун вздохнул и посмотрел на меня щенячьими глазами.

– А когда получится?

Я не хотел его разочаровывать и говорить, что я в тупике. Мысли бегали вы моей голове: хотелось ответить так, чтобы не промазать.

– Наверное, через пару недель. Когда смогу пообщаться с одним человеком, – произнеся это, я почувствовал какой-то укол в груди. Не то оттого, что я так и не мог решить, что отправлять, не то из-за того, что приходилось приукрашивать ситуацию для друга, – надо только решить, как это все начать…

Мун улыбнулся и сказал:

– Ты сам знаешь. Само как-нибудь получится.

От его доверия моим словам мне стало еще хуже. Он продолжал:

– Через пару недель – это очень хорошо. Надеюсь, к тому времени я смогу найти нужные слова.

Владимир

Я тормозил и трусил. И вроде бы все было понятно: я вычислил адрес, на который можно было бы отправить ей письмо. Оставалось только написать пару слов, а дальше все бы зависело от нее. Но как только я представлял это жуткое и томительное ожидание ответа, мне становилось дурно: было страшно, что Она не обратит внимание на это, ведь, должно быть, в этом я не первый; или мои слова вызовут смех или презрение, тогда мой план с треском провалится. А может, сама ее реакция может ранить меня сильнее, чем план. Пожалуй, так оно и есть. И это странно, учитывая, что я даже ни разу не говорил с ней.

И, видимо, чтоб меньше бояться (хоть это и не помогало) я ничего не отправлял, а продолжал без толку пялиться на нее с привычной точки.

Вот она снова вернулась в комнату, поставила сумку у входа и, не снимая даже белой куртки, села на кровать. Пустым взглядом обвела комнату и потерла глаза. Я старался пропускать те моменты, когда она переодевается: после этого мне становилось паршиво и от дикого волнения, и от ощущения, что шпионские дела отшибли во мне совесть, и я лез с ними во все, что можно, а главное, во что нельзя. В тот раз я тоже закрыл глаза и отсчитал три минуты. И точно, дальше я смотрел на нее, когда она была уже в шортах и рубашке. Она нажала на клавишу чайника, достала яблоко и нарезала его на дольки. Чашку с кофе она снова держала двумя руками. Должно быть, в этот момент ее отвлек какой-то звук: она оглянулась и встала, суетливо что-то ища глазами. Плохим решением было подбегать к сумке с чашкой в руке. Учитывая то, сколько раз я видел спектакль «Анна разлила кофе», с координацией у нее не все хорошо. А сейчас и вовсе все еще хуже: чашка, конечно же, полетела на пол и шумно разбилась. Навязчивый неутихающий звонок не дал ей отвлечься. Когда она говорила по телефону с отсутствующим выражением лица, ее печаль ледяными волнами снова и снова достигала меня. Мое первое искреннее сочувствие случилось к человеку, которого я даже не знаю, и из-за какой-то чашки.