* * *
Однако в последнее время Сара взбунтовалась.
Особенно против использования ее как няньки по требованию. А бунтовала не потому, что не хотела лишний раз поиграть с Матеушем, а потому, что хотела своих детей.
* * *
– Клыска, – в этот раз голос Ирки звучал радостно.
И Сара глубоко вздохнула, так как был только вторник.
– Это я.
– О, как я рада тебя слышать! – Голос зазвучал еще радостней.
И Сара вздохнула еще глубже.
– Ну, говори, – приветливо отозвалась она, желая загладить свою беспрецедентную колючесть во время их последнего разговора.
– Знаешь, дорогая, как это хорошо, что я могу на тебя рассчитывать, – из уст Ирены вырвался поток слов, который Сара сейчас не смела остановить. – Они позвонили мне… с телевидения! и там происходит такоооое… они записывают какие-то там разные… и вообще, откуда эта перемена в моей жизни?.. ведь я всегда мечтала об актерской карьере, а когда на меня навалился успех…
Сара прижала трубку плечом и поудобнее устроилась в кресле. Разговор обещал быть долгим.
– …ну вот, и я должна придумать какое-нибудь желание, и они его должны исполнить.
– Попроси у них для меня большую квартиру, – нагловато хмыкнула Сара.
– Ха-ха-ха, – радостно рассмеялась Ирка. – Хорошо! Я расскажу об этом в театре, вот будет смеху! Я тебя спрашиваю серьезно. Что, если я буду петь? Хотя я и так пою, сейчас ведь каждый поет! А лучше не перебивай меня!
Сара и не собиралась ее перебивать. Ей это и в голову не приходило.
– И не станцую, хоть я и танцую хорошо, опять же теперь каждый танцует. Как ты считаешь, что я еще могу сделать? Там уже все-все-все было! Люди прыгали с верхотуры на резиновом канате, хотя я никогда бы не прыгнула, а одна женщина прыгнула и вошла в землю по пояс, я видела по телевизору. И теперь сама не знаю, зачем я приняла это приглашение… Ну ничего не могу придумать! Или ты мне поможешь, или я пропала! – Тон Ирки постепенно приобретал опасные модуляции. – А я должна сделать то, что может изменить мой образ, то есть представление обо мне.
– Поработай уборщицей, – вырвалось у Сары (ах, холера, она должна себя сдерживать, а не нести все, что лезет в голову), и добавила вопреки себе: – Это, наверное, изменит твой портрет.
У Ирены была домработница, сама же она никогда не убиралась, только на кухне, да и то потому, что любит готовить, правда, это случалось нечасто.
– Не шути, хотя Родович[1] уже мыла машины. Так неужели ты думаешь, что я пойду по ее стопам?
Нет, такое Саре не приходило в голову.
– Уже играли в гольф, катались на скутерах, стояли как памятники! А я актриса, у меня должно быть что-то необычное, Клыска, я тебя прошу!
Мои родители хорошо устроились, подумала Сара. Сами три года назад переехали в Варшаву. Отец получил там отличную работу, и Идена звонит им, чтобы рассказать, как она ужасно скучает. Могла бы звонить мне, что она без меня скучает, это лучше, чем без конца о чем-нибудь просить.
Ну ладно. Возможно, она не назло мне стала актрисой. Возможно, наоборот, я хотела поступить в театральную школу, потому что ей это удалось?
Но почему она так подло меня использует?
– …и даже ловили рыбу, – продолжала Идена. – А я актриса! Я хочу играть! Или, может быть, лучше я в самом деле запою или станцую, как ты считаешь?
– Успокойся с этими песнями и плясками, замордуешь себя насмерть. Пусть тебе дадут сыграть последнюю сцену из «Касабланки» вместе с Брэдом Питтом или Дорочинским, и тогда пусть отваливают, придурки, – от полной безнадежности с раздражением бросила Сара.
