– А зачем тебе дохлые мыши там, на сундуке?
– Я их изучаю.
Я изумленно уставился на него.
– Изучаешь? Как можно изучать мышей?
– Я изучаю, как они устроены, как летают, как спариваются, как питаются, как они живут. И не только мышей, но и других животных, рыб, растения, птиц – все, что я вижу вокруг.
– Какая же это наука! – Я смотрел на него с изумлением. – Деметрий – это мой наставник – говорит, что смотреть на ящериц и птиц – только мечтания и пустая трата времени. Хотя Кердик, мой друг, советовал мне учиться у вяхирей.
– Чему же?
– Быть проворным, тихим и уметь скрываться из виду. Потому что, хотя вяхирь откладывает всего два яйца и все на него охотятся – и люди, и звери, и коршуны, – вяхирей все равно больше, чем всех прочих птиц. И еще, их не держат в клетках.
Он отхлебнул воды и взглянул на меня.
– Так у тебя есть наставник. Значит, ты умеешь читать?
– Конечно!
– А по-гречески читаешь?
– Немного.
– Тогда пошли.
Он встал и направился в пещеру. Я последовал за ним. Старик снова зажег свечу – перед тем он погасил ее, чтобы не горела зря, – и откинул крышку сундука. В нем лежали книги-свитки – я думал, что столько и на всем свете нет. Он выбрал одну из них, аккуратно опустил крышку и развернул книгу.
– Смотри.
Я с восхищением увидел, что в книге нарисован скелет летучей мыши.
Рисунок был тонкий, но очень отчетливый. А рядом – мелкие, непонятные греческие буквы. Я тут же принялся разбирать их, читая вслух, забыв даже о присутствии Галапаса.
Через пару минут на плечо мне легла его рука.
– Пошли на улицу.
Он выдернул гвозди, которыми было прикреплено к доске высохшее кожистое тельце, и бережно положил его на ладонь.
– Задуй свечу. Давай поглядим вместе.
Так, без долгих разговоров и церемоний, начался мой первый урок с Галапасом.
* * *
Лишь когда заходящее солнце коснулось гребня холма и по склону поползли длинные тени, я вспомнил об иной жизни, что ждала меня дома, и о том, как далеко мне возвращаться. Я вскочил.
– Мне ехать надо! Деметрий, конечно, ничего не скажет, но если я опоздаю к ужину, меня спросят, где я был.
– А ты им говорить не собираешься?
– Нет. А то мне не разрешат приехать снова.
Он улыбнулся, но ничего не сказал. Наверно, тогда я даже не замечал, что вся наша беседа была построена на некоем молчаливом соглашении: он не спросил ни как я сюда попал, ни зачем. Я был еще ребенком и потому принимал это как нечто само собой разумеющееся. Но все же спросил из вежливости:
– Можно, я еще приеду?
– Конечно.
– Я… я не знаю, когда это будет, когда мне удастся удрать, в смысле, когда я буду свободен.
– Не беспокойся. Я буду знать, когда ты приедешь, и буду ждать тебя.
– Как это?
Он сворачивал свиток длинными, тонкими пальцами.
– Так же, как сегодня.
– А! Ты имеешь в виду, что я зайду в пещеру и вспугну мышей?
– Если угодно, да.
Я рассмеялся от радости.
– Я никогда еще не встречал таких людей, как ты! Подавать сигналы летучими мышами! Если я им расскажу, никто не поверит! Даже Кердик.
– Ты не скажешь даже Кердику.
Я кивнул:
– Ладно. Я никому не скажу. А теперь мне пора. До свидания, Галапас!
– До свидания.
* * *
Так оно и пошло дальше – много дней и месяцев. При любой возможности, раз в неделю, а иногда и чаще, я приезжал в долину, к пещере. Он, похоже, действительно знал, когда я появлюсь, потому что довольно часто случалось, что он уже ожидал меня, разложив книги-свитки; но когда его не бывало на месте, я делал, как мы договорились: выгонял из пещеры мышей вместо дымового сигнала. Через несколько недель они привыкли ко мне, и требовалось несколько метко пущенных камней, чтобы они вылетели наружу, но через некоторое время нужда в этом отпала: во дворце привыкли к моим отлучкам и перестали задавать вопросы, так что я мог заранее договариваться с Галапасом.
