Хрустальный желудок ангела - страница 13

Он дождался, когда затихнут мои аплодисменты, и грустно сказал:

– Тут холодно, сыро и нет аджики.

Даур затосковал, работа застопорилась, на следующий день он сорвался и уехал в Сухум. А когда вернулся, я прихожу – на столе литровая банка аджики и солнечный круг сулугуни. Антей прикоснулся к родной земле, и работа опять закипела.

«О чем пишет твой отец?» – спрашивали Нара. «Роман о жизни!» – тот отвечал. «О чем сейчас пишет Даур?» – спросил меня Резо Габриадзе. «Роман о войне», – говорю. «Наверно, ругает грузин?» – печально проговорил Резо. Я ответила: «Резо, кого ругает Гомер в „Илиаде“?»

В августе он позвонил и сказал:

– Закончил роман, а никак не чувствуется. В Сухуме бы знаешь что началось! А здесь как-то буднично, повседневно. Ну – всё. И что? Дома – если я кавказец настоящий, пирушку обязан закатить в ресторане на четыреста посадочных мест. Только ставишь точку, заваливается толпа – любовь, гулянка, сабантуй… Хотя если их любовь положить на весы и твою – твою слабую, – быстро добавил он, – то твоя перевесит. Когда ты возьмешь меня с собой? Только не надо литературных фраз, – он грозно предупредил. – НЕ соглашайся, клянись, что не согласишься, а то я умру от счастья.

И хотя соответствовать его представлениям о бразильском карнавале, который должен заполыхать в его честь, было попросту невозможно, я позвонила подруге Светке.

– Жарим-парим, – говорю ей. – Устраиваем пир на всю катушку! Даур закончил роман.

По дороге мы с ним купили арбуз. Светка живет у пожарной каланчи на пятом этаже без лифта.

– Давай я понесу арбуз, – я предложила. – Негоже человеку, который написал роман на все века и только что поставил точку, таскать арбузы на пятые этажи.

– Как ты можешь нести арбуз, – отозвался Даур, – если даже моя любовь для тебя непосильное бремя?

На всякий случай он захватил дискету с файлами «Золотого колеса», и не напрасно, поскольку Светкин сын Руслан с младых ногтей спец по компьютерным делам.

– Можно я попрошу Руслана вывести мой роман? – спросил Даур.

– Ну, не знаю, такой объем здоровенный. Намекни…

Когда Руслан внес на кухню горячую стопку страниц «Золотого колеса», Даур прижал их к груди, закрыл глаза и сказал:

– Ой, мне что-то не по себе… – нетвердой походкой отправился в комнату, лег на диван и уснул.

Проснулся он от того, что рыжий эрдель шершавым языком вылизывал ему лицо. Тут вострубили трубы, загремели литавры и покатился пир горой: салаты, курица, коньяк… Дауру все страшно понравилось, он потом часто спрашивал: а когда мы опять пойдем к Светлане Пшеничных?

Роман опубликовали с продолжением в двух номерах журнала «Знамя».

– Не каждый, кто держит калам, сможет написать кетаб! Кетаб, Мариночка, – это книга, – важничал Даур, вручая мне публикацию с дарственной надписью:

Он медленно и осторожно входил в русскую литературу.

– Ну вы, Даур Зантария, вылитый Фазиль Искандер, – говорили ему в московских редакциях. – Герои Фазиля абхазы – и вы тоже пишете об Абхазии. У него всюду горы с их вечными снегами – и у вас, у него фигурирует море – и у вас, у Искандера смешные рассказы – и у вас, у него в то же самое время грустные – и у вас…

«Казалось, после Фазиля в абхазо-русской прозе делать нечего! – написал Андрей Битов. – Даур нашел путь, продолжение которого сулило мировую мощь…»

Народный фольклор клокотал в нем, Даур его сдерживал из последних сил. Байки всплывали, словно глубоководные рыбы, надо же их куда-то девать, вот он просто рассказывал: был у них в Сухуме фотограф-армянин, его звали Кара. Когда ему женщины выражали недовольство своими фотографиями, Кара отвечал: «Лягушка посадишь, лягушка выйдет».