Женатый человек, старше меня на одиннадцать лет, имеющий сына, оказался моим и только моим, никого другого мне не нужно и не потребуется никогда.
Вырвавшемуся из нас потоку чувств надлежало остаться тайной.
Когда ребята увидели изображения города, нам уже было, что скрывать. Санёк спросил меня:
– Разве это не ты снимала?
– Как ты узнал?
– Андрей Александрович – умный, интересный человек, потрясающий эрудит, но так придумывать умеешь только ты.
А я-то считала, что испорченная молния на сапоге лежала в основе его преданности.
Счастье открытия родного человека, себя, своих способностей и желаний дурманило. Я училась в элитной школе, тем не менее, некоторые девочки из нашего класса имели опыт близкого общения с мужчинами. Отличница Катя, даже, пыталась отравиться, когда в ванной под действием таблеток, вместо того, чтобы словить кайф, ушёл в другой мир её близкий друг, сын проректора солидного учебного заведения.
Вопрос перехода в другую «ипостась», во взрослое состояние, назрел или навис надо мной. Вторым участником этой сцены должен стать учитель. Наличие жены, обыкновенной женщины, вкусно готовившей и чисто убирающей квартиру, не волновало. Ему, с лёгкостью «слонявшемуся» между веками и странами, читавшему старинные рукописи, и представлявшему, каким был Колизей, когда его только построили, раздумывающему над философией великих: от Конфуция до Канта, нужна я.
О ребёнке не думала, вообще, как и о разнице в возрасте.
Теперь я понимаю: одиннадцать лет не очень заметны, если одному партнёру тридцать, а другому – сорок один. Между моими шестнадцатью и его, двадцати семью, лежала дистанция, длинной в жизненный опыт, к постижению которого я, только, готовилась.
Примером поступков, свободных от обязательств, служил для меня папа, он всегда делал, что хотел, несмотря на нас с мамой. В последнее время имя дамы, с которой говорил по телефону, с Марго сменилось на Лидию.
Для торжественного расставания с девственностью я придумала время – суббота, место – наш дом, (папы и мамы не было), и короткое чёрное платье с молнией на спине от шеи до «ниже некуда». Разрез или декольте меня устроили бы больше, но такого одеяния папа не купил бы. Пришлось «раскрутить» его на вариант с молнией, предчувствуя, фантазируя, какой трепет испытает Андрей Александрович, расстёгивая эту самую металлическую дорожку.
В очередную пятницу я сказала папе, что завтра у нас дома собирается кружок любителей города, чтобы он позвонил домой перед тем, как возвращаться.
Платье надела заранее. После прогулки по городу и фантастических поцелуев в тени сада, я попросила учителя подняться к себе, чтобы открыть дверь, сказала, что заедает замок. Нас потряхивало от близости друг к другу.
– Проходите, я покажу вам альбом Джотто, – это был его любимый художник.
Он сделал несколько шагов в квартиру.
– Расстегните, пожалуйста, молнию, – сбросив плащ, я повернулась к нему спиной.
Замочек поехал по спине, лаская её, предваряя самое захватывающее приключение моей жизни. Я повернулась к нему, платье поползло вниз.
– Что ты делаешь, девочка? Это невозможно. Я виноват перед тобой, всего этого не должно было быть.
Он стал бледен, едва сдерживал себя.
– Ну, почему? – я упёрлась лбом в его грудь, он стоял, твёрдый, как памятник, опустив руки, не дотрагиваясь до меня.
– Нельзя.
Ушёл.
Бешенство, слёзы, обида.
«Вечер испорчен, как и вся последующая жизнь», – твердила я себе, оскорблённая.
