– Понимаю. – Сказал Толя. – Но иначе с ним нельзя. Вспомните меня, он от этого Рима оставит одни головешки.
– Тут еще, – Лиля Александровна перевела тему. – Юру Дизельского помните? Ты еще, Верочка, штопор ему выносила. Он, оказывается, от КГБ скрывался. Интервью здесь с ним. Сначала у нас, в провинции, а потом за границей. По льду перешел, – Лиля Александровна не отрывалась от газеты, – когда КГБ ему на хвост село. Верочка, ты не знаешь, что это – на хвост село?
– Через Финский залив, не иначе. – Вставил Виленкин.
– У них тут целая организация была…
– Я его помню. – Сказала Нина. – Всегда с поднятым воротником ходил.
– Ясное дело, – Толя никак не мог успокоиться. – Как же… Преследовали его…
– Он теперь от нас депутатом. За все хорошее! С восклицательным знаком. Это его партия.
– Обязательно нужно голосовать. – Сказал Виленкин. Он интересовался политикой.
– Ах, вы… дверь понесли… – Осень, рано темнело, но Вера, сидевшая против окна, увидела что-то ужасное. – Противные какие… – Вера натянула на ходу пальто и бросилась на улицу.
– Дом разносят. – Пояснила Нина Виленкину. – А Верочка с ними борется.
Действительно, наблюдать было удобно. Сначала вниз по улице пробежала растрепанная Вера. Потом, уже снизу возникли двое рабочих. Одинаковые, в синих спецовках они тащили назад злополучную дверь. Довольная Вера шла следом.
– Конец рабочего дня. – Пояснила Нина. – Вот они и разбирают, что кому. Сейчас вернут, значит, потом утащат. Верочку они уважают.
– А зачем им? – Виленкин спросил и, видно, устыдился собственной наивности.
– Как зачем? А домой, а на дачу, а про запас… Народ трудящий. Вавилонскую башню за сутки разнесли. По телевизору рассказывали… Считай, почти выстроили, малость осталось, на ночь без охраны оставили… А жить сейчас нужно, на небо успеется. Все сгодилось – кому кирпич, кому двери… Под Одессой, говорят, и сейчас находят…
– Может, замок повесить? Чтобы не тащили.
– Куда? Там еще живут. Кстати, кто выезжают, первые и снимают. Вчера я заходила, Верочки дома не было. Это счастье, что она не видела. На грузовик. И двери, и оконные рамы.
– Только Баламут – чистая душа. Куда ему в Америку дверь тащить. – Заметил Толя.
– Он же ее сжег. – Уточнил Виленкин. – Может, как любовь к родному пепелищу…
А между тем, дом продолжал разъезжаться. Дружной перелетной стаей снялись новые обитатели дальних микрорайонов. Через несколько лет сюда подведут метро. Все уже расписано и рассчитано, и жить можно, хоть это и не город, по крайней мере, пока, а просто скопище домов у могучей магистрали, уходящей куда-то вдаль.
Паспортистка Лида получила квартиру в нескольких остановках от центра. Район считался престижным. Лидина работа давала возможность выбора. Когда-то много лет назад Лида с длинной черной косой и грустными глазами была похожа на шевченковскую Катерину. И была хороша сама по себе. Вера написала несколько этюдов с Лидиной головкой и один, выбранный самой Лидой, подарила ей. Все эти годы портрет украшал Лидино жилище, пережил двух недостойных мужей и теперь переехал на новую квартиру.
– На новоселье гуляли. – Рассказывала Лида Вере. – Я посуду со стола убирала… смотрю на свой портрет, и он на меня смотрит. Я села, слезы катятся. Зеркало рядом. Вижу, какая была, и какая сейчас. Выпивши, конечно. Я или не я? Красивая и глупая…
Времени, действительно, прошло немало. Сегодняшняя Лида была трезвая и деловая. – Я могла бы получить ближе. – Делилась она с Верой. – Но там дом ЦК комсомола. У них и магазин свой, и бассейн. Сами распределяют. Сунешься, еще на скандал нарвешься. А я себе тихонько… Я вам, Вера Самсоновна, говорю, не торопитесь. Тем более, вы в старом доме хотите. Люди сейчас за границу выезжают. Квартиры с ремонтом, как куколки. Кто знал, что перестройка начнется. Я и сама думаю, может, не нужно было спешить. – Лида вздохнула. Она объясняла Вере обстановку.
