– Ой, – пискнула Мышь, – ничего?
– Ему плевать, – ответил Ян.
На крошечной территории с трудом умещались две покосившиеся постройки: дом, съехавший как-то в бок, и гараж, съехавший на дом. Второй был таким старым на вид, что, казалось, вот-вот обрушится на жилое здание. Зато под промятой крышей стояла на удивление дорогая, пусть и грязная, как все вокруг, машина. Увидев ее, Ян как-то даже весело фыркнул и остановился перед тем, что закрывало вход в дом: не дверь даже – мерзко-желтая, как моча, занавеска, состоящая из кусков. Мышь видела такую только у бабушки на кухне, но та была белая… и почему-то сразу становилось ясно: такой цвет – вовсе не дизайнерский ход. Соперница великодушно отодвинула перед Яном это чудовище, но тот все равно, прежде чем войти, зажал рот рукой и тяжело вздохнул.
– Ну, прям как в детстве. Заходите.
Все трое крепко держали хвосты. Казалось, если отпустить, те прилипнут к поверхности, к этой занавеске, этим трем скрипучим ступенькам, к этому проссанному ковру и развороченной подставке для обуви – прилипнут и придется остаться здесь, на Горе, в доме как будто бы давно покинутом, однако, совершенно очевидно, жилом. Как минимум, в углу копошился паук – Боже, лишь бы Ян не увидел.
– Где он? – спросила Соперница, невольно понизив голос, когда они столпились перед огромным шкафом, занимающим большую часть коридора. Нурька пронеслась сквозь занавеску и плюхнулась на коврик, вжавшись в стоптанные кеды.
– Там же, где и всегда, – Ян намотал хвост на руку еще одним кругом, – с дивана его не стащишь. Все, можно я пойду?
Мышь не была уверена, что он дышит: здесь воняло намного сильнее, чем снаружи. В подобных запахах никогда не поймешь, что перевешивает: экскременты ли, старость ли, равнодушие ли ко всяким приличиям, но Ян… он определенно различал все оттенки.
– Нурька! Это ты там, сука?! Я не тебе, даун, глаза разунь, э?!
– С ним кто-то еще? – испугалась Соперница. Ян мотнул головой, но вслух не ответил, а хвост в его руках вывернулся и потянулся к горлу. Боже, может, чётки ему вернуть? Да ладно, нет, бред всё это. В такие моменты, самые страшные, самые темные, когда ты стоишь на краю и не можешь решиться шагнуть в пламя, зная, что будешь заживо гореть и, мать твою, выживешь, никакие четочки, фоточки и мысли о хорошем тебя не спасут. Мышь очень хотела предложить вернуться, но кто ее послушает, да? Зачем она вообще пошла? Это же их дело, а она просто жалкая девчонка, она не умеет общаться… с такими. Как это существо в комнате. Да и поддерживать не умеет. Не так как они…
– Кто там в коридоре шарится, э? Я ща как встану, слыш?!
– Это я, – всего два слова, но их хватило, чтобы голос Яна сорвался.
– Э?
– Ян. Племянник твой.
Ответом ему было молчание. Очень страшное молчание. Мышь ясно представила, как там, в загадочной комнате, этот человек с отчетливым кавказским акцентом берет биту, – или топор! Или мачете, да, мачете! – а потом выходит к ним, кричит «Аллах Акбар!» и начинает рубить направо и налево, отрезает Мыши ногу… да, ногу, и становятся явью страшные сказки двоюродной тёти Ларисы из Центра, о том, как взрывали метро, как рубили головы просто за то, что кто-то верил в иное, как потом пришла Война и сплотила всех… какое же натуральное ощущение, будто ногу прорубают насквозь! А. Это телефон.
– Почему он молчит? – шепнула Соперница.
– Без понятия. Может, забыл, что у него есть племянник. Вот и поговорили. Я пошел.
