Хвостатые беседы. Приключения в кошачьих владениях и за их пределами - страница 15

Впрочем, большинство «звериных» приключений семейства Кокс выпадали все-таки на папину долю. С одной стороны, это было понятно: он постоянно жил в состоянии повышенной боеготовности, всегда первым хватал телефон и бежал открывать двери. С другой стороны, звери, по-моему, выделяли папу среди остальных – менее интуитивных – людей, считали его своим. Когда мама готовила мясо, возле нее частенько крутились папа и Монти. Вели они себя, конечно, по-разному. Кот, несмотря на весь свой ум, не мог поторопить маму фразой: «Ну же ну, Джо, скоро будет готово, ну же ну?» Поэтому он довольствовался проникновенным взглядом и легким похлопыванием когтистой лапой по маминой ноге. Однако цель и у папы, и у Монти была одна. Наш петух Эгберт, демонстрируя полное равнодушие ко мне, неизменно наскакивал на папу, стоило тому выйти в сад и показать пернатому спину.

– Опять он на меня напал, Джо, – жаловался папа маме. – Засранец чертов. Представляешь? Почему петух никогда не трогает Тома?

– Эгберт, наверное, думает, что папа хочет приударить за курочками, – по секрету говорила мне мама. – А может, петуху просто не нравятся крики. Он ведь у нас спокойный.

Я ничуть не стал бы возражать, если бы меня исключили из этой суеты. С удовольствием прожил бы день без новостей о гибели и увечьях животных. Прекрасно обошелся бы без общения с соседями. По вечерам, если родители уходили, я в ужасе ждал, что стук в дверь возвестит об очередном раненом олене. Мы с Дженни считали себя любителями животных – но животных обычных: котов, собак, песчанок. Оставаясь дома одни, мы хотели спокойно слушать пластинки группы «Smiths», а не спасать зверей.

Однажды Дженни пошла вниз на кухню за шоколадным мороженым и вдруг завизжала. Меня прошиб холодный пот. Началось!

– Что такое? Ты там жива? – крикнул я.

– Тут… какая-то штука в холодильнике. Жуть!

Иногда, конечно, мои друзья реагировали не совсем адекватно на необычную мамину стряпню. Один гольфист, например, впал в прострацию при виде баклажана. Однако Дженни была девушкой искушенной – вряд ли ее могла испугать замороженная муссака.

– Вон… оно, – потащила меня к холодильнику Дженни. – По-моему, его надо выкинуть. Это негигиенично.

«Оно» оказалось закупоренным целлофановым пакетом с бурым ушаном, которого Монти убил и приволок в кухню на прошлой неделе. Самое странное – я не испытал особого потрясения. Минуту спустя я обнаружил за кульком с сахарной кукурузой сверчка – и тоже остался на удивление безмятежен. Хотя я все же сделал для себя вывод: в будущем за угощением для друзей надо ходить самому.

– Подумываю сделать чучело, – вернувшись, пояснил папа. – Ушаны ужасно редкие. Жаль, что Монти его убил. Хочу как-то компенсировать. Нельзя ж выкидывать такое добро в мусорник, а?

В английской глуши встречаются люди, которые спокойно хранят в холодильнике мертвых барсуков и не переживают по поводу общественного мнения. Раковины у этих людей забиты старой шерстью, а подоконники усеяны пустыми коробками из-под молока. Спешу заметить – мой отец не такой. Однако к сорока с лишним годам он приобрел кое-какой опыт в таксидермии, а потому набитые чучела животных воспринимал нормально.

Лет десять тому назад папа трудился не только подменным учителем. Он занимал еще и расплывчатую должность творческого работника при центре учебных материалов неподалеку от Ноттингема. Фарнли-Хаус, огромный георгианский особняк, стоял на вершине высокого холма в окружении лесов. Изнутри дом напоминал логово чудаковатого викторианского филантропа-затворника и служил приютом для не менее чудаковатой компании. В нее входили беглецы из учительских комнат Восточного Мидленда: Род, бывший учитель английского языка, который сходил с ума по самурайским мечам и постоянно попадал в аварии на мотоцикле; таксидермист Бен, куривший самокрутки; а также мужчина с орлиным носом, носивший длинные светлые локоны и кожаные штаны. Звали его иногда Майком, но чаще Цеппелином, и у него была отвратительная привычка в самый неожиданный момент тыкать людям под коленки.