С младых ногтей Савватия начали приучать к религии. Сначала ему читали вслух потемневшие от времени старые книги. Потом, когда малость подрос и обучился грамоте, сам стал часами вчитываться в древние мудрости, осторожно перекладывая плотные страницы с выцветшими рисунками.
Более всего он полюбил читать житие протопопа Аввакума. Его горькая судьба, полная самоотречения и мужества, потрясла мальчика невероятно. Рассуждения мятежного протопопа глубоко проникли в его душу, перевернули её самым решительным образом. Его стали мучить вопросы, несколько странные для мальчика, которому едва исполнилось 12 лет.
Если Бог един в горних высях, то почему был замучен батюшка Аввакум, служивший ему истово и непреклонно? Так ли важно, с какой службой приходить к Господу? Не является ли главным уже то, что ты приходишь к Господу? Разве имеет значение, какими путями приходишь?
И ещё вопрос, которого он боялся и сам: стал бы батюшка Аввакум мучить и казнить своих преследователей, если бы имел такую власть? Боялся до обморока ответить себе: по всему выходит, да, стал бы. Может быть ещё и пуще. Но ведь Бог звал к миру, к любви между людьми. В том числе, и к врагам своим. Так как же совместить несовместимое?
Как же совместить?
Кружилась голова у мальчика, раскалывалась от невозможности выстроить ясную и понятную картину мира. Как же жить, как жить среди людей?
Савватий имел глупость обратиться с мучительными вопросами к деду, был жестоко высечен, на месяц переведён на хлеб и воду. Каждый вечер он выстаивал коленями на соли в тёмном углу. Но наказание лишь подстёгивало его размышления.
Он посещал приходскую школу при Рогожском храме. Не найдя ответов дома, обратился со своими вопросами к учителю, старенькому священнику отцу Евтихию. Тот разъярился так, что его чуть не хватил удар. Последовал донос родителям с прибавлением уничтожающих характеристик как образа мыслей мальчика, так и разврата, видимо, царившего, по мнению отца Евтихия, в доме Савватия Прохорова.
Снова – порка, снова – тёмный угол, житьё впроголодь. И – побег из дома в неполных 15 лет.
Он сумел устроиться на небольшую фабрику ёлочных игрушек с ласковым названием «Ёлочка». Управляющего подкупил облик застенчивого, чистенького мальчика с искренним взглядом. Савватий устроился жить в бараке при фабрике, где было скученно до невозможности. Постоянно кто-то плакал, кто-то пил и непременно кто-то дрался.
Савватий, однако, мало обращал внимания на житейскую суету. В своём уголке он прибил небольшую полку, поставил на неё несколько книг, приобретённых на развале у Кузнецкого моста. Читал и думал, думал, думал…
Однажды, возвращаясь с работы домой, он увидел над подъездом в одном из домов вывеску: «Вечерняя школа для рабочих». Из распахнутых по случаю летней духоты окон на первом этаже доносились возбуждённые голоса, жарко о чём-то споривших. Савватий, не сдержав любопытства, подошёл вплотную к окну, заглянул. В большой комнате за огромным столом сидели люди. Одни что-то писали в тетрадях, другие слушали, третьи возбуждённо жестикулировали, стараясь перекричать друг друга.
У доски, скрестив на груди руки, стоял молодой человек – курчавый, в маленьких очёчках. Он слушал, улыбался, качал головой. Поднял руку – моментально наступила тишина.
– В спорах, разумеется, рождается истина, и всякие роды сопровождаются криками, – весело сказал он. – Но, как правило, кричит лишь одна роженица, все остальные, присутствующие при сем процессе, всеми силами помогают ей. Иначе, собственно, есть риск потерять младенца. Поэтому давайте соблюдём порядок. Кто у нас будет рожать первым?
