Вой все громче. До жителей вдруг начало доходить, что воскресное представление набирает брутальности, и вместо того, чтобы быть безучастными зрителями казни, они рискуют начать бить других участников кровавого реалити-шоу…
Видели ли вы когда-нибудь настоящую панику? Когда все визжат как резаные, покрываются мурашками по-гусиному, носятся как угорелые да суетятся как два пальца в розетку вложившие… Так вот, ее не было. Скорее наоборот, жители обрадовались нежданному развлечению. Мистер О’Рейли, как вампир, молча почистил клыки. Трактирщица Билл, как оборотень, быстренько покрылась шерстью, человек-гусеница Марлон, как… человек гусеница, ничего особенного делать не стал, а старый пастор, будучи самым опытным из местных, неторопливо освятил свой пулемет и привел кресло в боевую готовность. Подобные метаморфозы произошли еще с парой дюжин зевак, так что площадь быстро превратилась в диковинный зоопарк. Люди, оставшиеся хотя бы отдаленно похожими на людей, просто подоставали ножи да пистолеты.
Наконец, жабы прискакали на площадь и застыли, окружив собравшихся. Большой Стэн, вспомнив о своем положении шерифа, не глядя сделал три выстрела в сторону осужденных. Те попадали наземь – обрывки веревок остались болтаться на шеях как диковинные ожерелья. Привыкшие к превратностям судьбы висельники деловито похватали запасное оружие у ближайших доброхотов из числа недавних зрителей. Джон Дабл-ю Смит, затерявшийся в толпе, нашел глазами Иннокентия и облегченно вздохнул – теперь надо лишь сделать так, чтобы невезунчик не откинул свои белые тапки в общей свалке.
Шериф, глядя прямо в пасть ближайшей страхолюдине, медленно подошел к злосчастной монете, присел, не сгибая спину, и положил ее в нагрудный карман, как бы говоря: «накося-выкуси, хрюндель». Обиженная жаба подала громкий квак к атаке.
* * *
Иннокентию уже давно не снилось ничего хорошего. А тут вдруг подфартило. Он встретился с чудесной девушкой, которая как раз собиралась его поцеловать. И хотя сновидец знал, что это всего лишь сладкая дрема, фантазия, очень уж хотелось ощутить на губах этот призрачный поцелуй. Такой необычный. Пожалуй, чересчур мокрый…
Иннокентий открыл глаза. И тут же пожалел об этом. На него капала слюна. Это не самое страшное. Страшно, что она выпадала из жуткой пасти с полусотней корявых зубов. А еще страшнее было то, что пасть принадлежала какому-то невнятному куску мяса и пыли, на котором подобных челюстей было еще штук шесть.
Не успел бедолага всерьез испугаться, как раздался выстрел. Помогло: вот теперь ему стало стрёмно до невозможности. Зато жуткая масса, дернувшись, упала куда-то в сторону. Иннокентий повернул голову. На него во весь опор несся типичный ковбой… на корове. Агрессивный такой – смотрит прямо в глаза и безостановочно стреляет. Ой, мама!
Конечно, Джон Дабл-ю Смит палил отнюдь не в пришельца. От его пуль пали пять жаб. Ковбой притормозил. Кинул спасенному запасной кольт.
Пистолет с силой врезался в нос и так оглушенного стрельбой Иннокентия. Ковбой мысленно выругался. Потом выругался вслух, мысленно закатив глаза. Не помогло: пистоль остался лежать на земле. Ковбой сплюнул (угадайте, мысленно ли!) и попытался подобраться поближе, но навалившиеся с новой силой пустынные жабы оттеснили его от неуклюжего бедняги.
Тот, кстати, наконец прекратил стенать и огляделся. Слух возвращался. А жаль… Вокруг царила дикая какофония. Волосы Иннокентия встали дыбом так резко, будто хотели оторваться, придав хозяину хоть немного столь необходимой брутальности Брюса Уиллиса. Впрочем, дрожащий пришелец скорее стал бы похож на Луи де Фюнеса…
