– Правильно, – включилась в разговор Ирина, – так Белла права?
– Она всегда права. По определению.
– Давид, отставить свои шутки, давай поговорим серьезно.
– Серьезно? Что ж, давай серьезно. Ир, где твоя дочь и два твоих внука?
– Ты же знаешь – в Нью-Йорке.
– А ваши дети где, Гельферы?
– Итамар в Беэр-Шеве, а Игаль в Хайфе.
– Вот у меня и возникает простой вопрос: а вы, часом, не одиноки? Только честно? Но я ответа не жду, ибо вы все равно правды не скажете. А я одинок – и это первая причина, по которой я решил уехать. Точнее, вторая. А первая – это то, что вот где мне Израиль, – и Давид решительно рубанул себя по горлу ладонью.
– Что значит – вот где? – достаточно резко спросил Борис.
– А то и значит. Устал я от этого ближневосточного рая. Выслушайте меня. Только внимательно. Вряд ли вы меня поймете, но попробуйте. Даже когда я ездил в Европу, я чувствовал себя комфортнее, чем здесь. Мое «все» – там. Или почти все. Нормальные времена года, нормальная погода без удушающей жары, спокойные люди на улицах, костюмы у мужчин, платья у женщин. Нормальные тихие дети, нормальная езда на машине, отсутствие диких криков и ношение мятой одежды даже в министерствах. Я этим уже наелся. Терпел, сколько мог, но уже не могу. И что меня здесь держит? Семья, друзья? По телефону или по скайпу я могу из Москвы говорить. Хоть каждый день. Да и с кем – с Беллой и Аней я, находясь в одном городе, общаюсь раз в неделю по телефону, а с внуками я уж и не помню, когда последний раз говорил. Впрочем, вы со своими тоже не общаетесь. Что же касается всех вас, то простите – мне разговоры о болячках уже на-до-ели! Каждая наша встреча начинается и заканчивается одинаково: что болит, как лечишь, какой доктор хороший, сколько раз я был в поликлинике. Хотите, я сейчас про диагнозы каждого на память скажу? И это вы называете общением? Я к вам очень хорошо ко всем отношусь и понимаю, что ни я вас не изменю, ни вы сами не изменитесь, но поймите – нету уже мочи… И наши встречи все реже и реже. Кроме того, из всех нас я единственный без пары. А вы… Давайте честно, все решает лучшая половина человечества. И такой одинокий холостяк, как я, для вас – как красная тряпка для быка. Ибо вы считаете, что без Марины я спиваюсь, веду неправильный образ жизни и прочая, и прочая… оставьте…
Давид резко встал, подошел к своему «музыкантскому» столику, налил рюмку водки и выпил. Пару минут все молчали, разглядывая узоры на чашках или бессмысленно крутя в руках ложечки.
– Не знаю, не знаю, – прервала молчание Ирина, – может быть, ты в чем-то и прав, но все это так неожиданно, так внезапно!
– А что же ты с нами не поговорил раньше, – вставил свои пять копеек Владимир.
– Вов, ты знаешь, я все-таки думаю, что такие вопросы человек должен сам решать. То, что я вам не сказал, после того как определился с выбором, – возможно, я тут неправ. Но просто не хотел лишних, ненужных обсуждений. То, что они никчемны, показал и сегодняшний разговор. Вы вправе меня осуждать – не осуждать, обсуждать – не обсуждать, но идея моя, и не вижу ничего, что бы могло поколебать мое решение.
– Тут ты прав, – неожиданно поддержала Давида Наташа. – Поживем – увидим, прав ли ты во всем остальном. А куда именно ты собрался? Как ты себе представляешь свой переезд?
– Да. Действительно, – оживился молчавший до сих пор муж Елены Андрей. – Ты же, наверное, все обдумал?
