Ослепительный диск Солнца ярко сиял с неба и напоминал блин на фоне голубого неба с единичными редкими облаками. Засохший пустынный пейзаж с кактусами и скудной растительностью проплывал мимо нас – торжественный, грациозный и не имеющий до нас никакого дела, равнодушный к нам двоим – одиноким путникам по жизненному циклу событий. Я знала, Бертран хотел мне сказать что-то очень важное, но не мог. Ему мешал тот образ, который он принял практически не по своей воле, попав под власть жизненных обстоятельств. Должно быть, очень трудно оставаться целостным, когда всё вокруг тебя резко меняется, и Бертран был сейчас в этом положении.
…«А время уходит в бурлящую Вечность,
Оставив печали, потери и скорбь,
А время всё мчится в мою Бесконечность,
Твердя на прощанье: «Да, здравствуй, Любовь!»
.
Не смел я отныне к тебе прикоснуться,
Не смел обойти твой очаг стороной,
Так хочется вдруг ранним утром проснуться,
Но дует тот ветер голодный и злой.
.
Бокалы полны, но вино в них забыто,
Оставлено, словно тепла больше нет,
Обитель твоя хризантемой увита,
И небо мне шлёт долгожданный привет.
.
Но нет тебя там, всё пустынно и мрачно,
Огонь уж погас, и замёрзло окно,
Гляжу я сквозь мир твой далёкий, прозрачный,
Но там ничего, и лишь только темно.
.
«Где ты?» – так и хочется крикнуть в пространство,
И небу задать о тебе хоть вопрос,
Но осени яркой немое убранство
Мне шепчет: «Скорей бы ты ноги унёс».
Бурые круги кофе в фаянсовых чашках, присланных по заказу бабушки Маргариты из самого Китая прямо с фабрики г-на Чонга Ли, потому что бабушка любила всё лишь ценное и натуральное, платя за это солидные суммы, источал неповторимый аромат самого лучшего бразильского кофе. Кофе приготовила толстушка Никки, когда Бертран с двумя полными вещей чемоданами переступил порог нашего ранчо. Бабушка так обрадовалась этому событию, что совсем забыла о макияже, она тут же распорядилась зажарить цыплёнка (хотя сначала данное блюдо не входило в её планы) и не простого, а самого жирного. При этом она так настращала слуг, что они заметались по дому, имея единственное желание – угодить своей строгой, требовательной и капризной хозяйке.
«О, милый юноша, – сказала она, – Если б Вы сообразили приехать на две недели раньше, когда я устраивала отличный барбекю в честь своего шетидесятилетия, Вы были бы изумлены моим мастерством устраивать шикарные приёмы. К тому же попробовали б мой удивительный шашлык под острым соусом чили».
«Не переживайте, – успокоил её Бертран сразу, как только вошёл в гостиную, – Война – это, конечно же, бедствие, но нам, солдатам, дают отличный паёк. Так что голодать не приходится. К тому же, я привёз вам подарки».
Он тут же открыл чемодан и достал оттуда завёрнутую в бумагу вещь.
– Что это, мой друг?
– Её написал мой приятель художник.
С этими словами Бертран ловко перерезал тесьму, которой вещь была умело упакована, развернул бумагу и вытащил из неё картину в лакированной деревянной рамке. На картине была изображена балерина – единственная балерина на тёмной сцене, освещённой софитами. Но как изображена! Это был порыв, симфония чувств и ещё что-то недосягаемое для человеческого рассудка. Она успокаивала, она учила, при этом не говоря ни слова. По взгляду бабушкиных глаз я поняла, что картина ей очень понравилась. Она нежно пожала руку Бертрану и произнесла:
– Мой милый юноша, у Вас тонкая натура и действительно вкус ценителя настоящего искусства.
