– Нет, нет, не подплывай!
Лиля отчего-то испугалась, хлебнула воды, закашлялась. Этого ещё не хватало! Павел резко изменил направление и медленно поплыл на спине, краем глаза наблюдая за подругой. Она нервно, сердитыми рывками плыла к берегу. Вышла, выжала косу. Пальцем ему погрозила: не смотри! И юркнула в траву. Словно в прошлом году они не купались вместе! Он её, собственно, и плавать-то по-настоящему научил.
Лиля бродила в травяных зарослях. А когда вернулась к бревну, одетый Павел сидел на нём и в задумчивости водил палочкой по песку. Лиля приблизилась бесшумно, поэтому поспешное затирание надписи оказалось всё же запоздалым.
Тревожные серые глаза остро устремились на Павла:
– Магда – это кто?
– Собака. Пудель, – досадливо буркнул Павел, но его смущение не ускользнуло от Лили.
– И зачем ты тут пишешь о каком-то пуделе? – недоверчиво прищурилась она.
«А вот я сейчас скажу, кто это на самом деле, и что тогда, мисс Недотрога?» – с неожиданным раздражением подумал Павел. Чёрт дёрнул доверяться песку! Развспоминался!
Лиля помолчала, потопталась. Встала за его спиной, руками за виски взяла чёрную голову.
– Не поворачивайся, – зашелестел её шепоток совсем рядом, щекоча ухо, и у Павла поплыло перед глазами, и так невозможно было не повернуться, не стиснуть эти прохладные после воды плечики… Удержался. Больно сжал руками колени и удержался.
– Не смей никогда больше писать ничьих других имён, кроме моего!
Убрала руки и невпопад призналась:
– Мне иногда страшно, как ты смотришь…
Павел наклонил голову. Невольно тут о Магде вспомнишь. Если б не она, Лиля не казалась бы таким ребёнком. И как он должен себя вести? Подыгрывать? Соответствовать? И трудно, и гадко изображать из себя… И так мучительно – часто бывать с ней рядом на таких условиях. Не слепой ведь он и не древний! Успокоился всё же, поднялся, с улыбкой – ласковой, как ей нравится! – взял Лилю за руку:
– Пойдём, темнеет уже.
Ей хотелось перехватить его взгляд – возникла какая-то недоговорённость, и это было отчего-то досадно. И то, что Павел ничего ей не ответил, беспокоило, елозило где-то внутри облысевшей мочалкой.
Довёл её до дома, подниматься не стал. Совершенно буднично попрощался:
– До завтра.
Растерянность и сожаление промелькнули в её глазах.
– Лиля, обещаю тебе, что больше никогда не стану писать ничьих имён, кроме твоего.
Кажется, Павел попал в «десятку». И то, что коснулся губами щеки, было встречено благодарным вздохом.
Трудно сказать, помогла ему сестра или наоборот, когда пресекла их с Лилей «бесполезные шатания», навязав в спутницы малютку-дочь. Оленька, спокойный уравновешенный ребёнок, обычно посапывала в коляске, с которой Лиля управлялась довольно умело. Павел старался держаться поодаль: слишком двусмысленная ситуация его смущала. Да и Олег подлил масла в огонь, с каким-то пошловатым подмигиванием кивнув на коляску:
– Поаккуратнее с драндулетом, глядишь, и вам он ещё пригодится.
Лиля откровенно потешалась над щепетильностью Павла: вряд ли кто-то мог заподозрить в ней, тоненькой юной девочке, мать спящего в коляске довольно упитанного младенца. И всё-таки Павел чувствовал себя на таких прогулках не в своей тарелке. К тому же, он не уставал удивляться подруге – наблюдая, как Лиля поправляет сбившийся чепчик или как крепко, но бережно прижимает к себе племянницу, когда он заносит коляску в подъезд. «Очевидно, умение обращаться с детьми в каждой заложено от природы».
