И повсюду космос. Избранные стихотворения и поэмы (Виктор Соснора) читать онлайн бесплатно полностью без сокращений

Издательство Азбука^>®

«Вдохновенье!..»

Вдохновенье! —

июльским утром

вдох за вдохом вдыхая небо,

начертать

сто поэм

в минуту,

над блокнотом согнувшись немо.

А потом

по бетонным трассам

зашагать,

воспевая трассы

всем аллюром аллитераций,

всеми выдохами

ассонансов,

чтоб запыхтели ритмы —

напористые насосы,

чтоб рифмы,

как взмахи

бритвы,

заполыхали на солнце!

Косноязычие

Человечество косноязычно.

Напридумывало приборов,

приструнило моря,

но не сыщет

слов,

подобных

грому

прибоя,

чтоб слова – сплавы стали Дамаска

зазвонили,

заскрежетали.

Но слова —

оловянная масса,

бледный звяк,

подражанье стали.

Рожденье

Миллион пластин голубых

от луны

по волнам пляшут.

Валуны – голубые лбы,

валуны – оккупанты пляжа.

Под луной

крупчатка песка

различима до деталей.

В первый раз ты вот так близка.

Ты похожа на неандерталок.

Бередя бахрому кудрей,

заслонив ладонями очи,

собирались они у морей,

попирая пещеры отчьи.

Забирали они мужчин

на песках,

а не за пирами,

на песках,

у морей!

Молчи!

Я читал – они забирали.

Бьет волна.

Каждый бой волны,

что полночных курантов бой.

Будто кто-то ведро луны

невзначай пролил над тобой,

на тебя,

на сплетенье ног,

на упругость грудей раздетых.

Помолчи.

Это – наша ночь!

Наша первая ночь —

рожденье.

Прощанье

Катер уходит через 15 минут.

Здравствуй!

Над луговиной

утро.

Кричат грачи.

Укусишь полынь-травину,

травина-полынь

горчит.

И никакого транспорта.

Тихо.

Трава горяча.

– Здравствуйте, здравствуйте,

здравствуйте, —

у моря грачи кричат.

Там,

по морским пространствам,

странствует столько яхт!

Пена —

сугробами!

Здравствуй,

радостная моя!

Утро.

Туманы мутные

тянутся за моря…

Здравствуй,

моя утренняя,

утраченная моя!

Вот и расстались.

Ныряет

косынка твоя красная

в травах…

Моя нарядная!

Как бы там ни было —

здравствуй!

Осень

Осень.

Стонут осы

вдоль земли сырой.

Атакуют осы

сахарный сироп,

и петляют осы —

асы у веранды.

Кто сказал,

что осень —

это умиранье?

Осень осеняла

Пушкина и Блока,

ливнями сияла

в облаках-баллонах.

Осень означает:

снятие блокады

с яблок!

Пачки чая!

Виноград в бокалах!

Осень гонит соду

волжскую на гравий,

строит свой особый

листопадный график.

Как вагоны сена,

движется кривая

листокаруселья,

листокарнавалья!

Плоты

По Неве плывут плоты

еле-еле.

По Неве плывут плоты —

плиты елей.

Вот плоты плывут подряд

в страны дальние.

Вот плоты застопорят

у Ростральных.

И пойдут по мостовым,

ковыляя,

и прильнут к мостовым

комлями.

Зацветет на берегах

бор еловый.

Будет хвойный перегар

в буреломе.

Птичий щебет —

хоть куда!

Диспут птичий!

И медведи загудят

деспотично!

Бревна к бревнам —

впритык

еле-еле,

по Неве плывут плоты —

плиты елей.

От Невы каждый вал —

пуд, наверно!

И пульсирует Нева,

будто вена!

Красные листья

Красные листья,

красные листья,

бегают, будто красные лисы,

вдоль переездов железнодорожных,

вдоль перелесков,

по гроздьям морошки,

по родникам,

прозрачным, как линзы,

бегают листья,

красные лисы.

Им бы на кленах,

да

на суку,

да

на черенки паутинки цеплять.

Красные листья ловят секунды,

ловят,

как лисы

ловят цыплят.

Бури сорвали

красные листья,

но не втоптали в почву!

Не втопчут!

Бегают листья – красные лисы

с кочки на кочку,

мимо шлагбаумов черно-белых

бегают,

бегают…

Старик и море

Если нырнуть в первую прибрежную волну и вынырнуть со второй, то как бы ни был силен пловец, его неизбежно унесет в море.

Их было двое:

старик и море.

А пена —

розовая

пряжа!

А брызги —

розги,

а брызги —

пряжки!

Прожектора уже умолкли.

Их было двое:

старик и море.

И дело двигалось к рассвету.

Песчаник —

желтизна и глянец.

Первоначальный луч – разведчик

по волнам расплывался кляксой.

Как окрыленно

взмывали воды!

Валы-рулоны,

рулоны —

ордами

на берег

маршировали

друг за другом,

горбатый берег

бомбардируя.

Их было двое:

старик и море.

Старик

в брезенте, как в скафандре,

старик

в резине, как в ботфортах,

старик был сходен с утиль-шкафами

по приземленности,

по форме.

Нос ромбом.

Желваки шарами.

Щетина – частокол на скулах.

Щеку перекрестили шрамы —

следы пощечины акулы.

Да,

щеки – зернами брезента,

дощаты руки от усилий.

Старик был прочен и приземист,

как, повторяю, шкаф утильный!

Старик предчувствовал:

неделя,

от силы – год,

и он не сможет

севрюжин, сумрачных, как дебри,

приветить старческой кормежкой.

Ему привиделось:

в больнице

старик жевал диет-питанье.

И ржали сельди-кобылицы,

и каблуками его топтали.

Чужие сети

седлали

сельди.

Галдело

море —

во всей гордыне!

И молодые вздымали сети.

Гудели мускулы,

как дыни.

На берегу канаты.

Канты

на мотоботах.

Крабы – стадо!

Старик шагнул в волну, как в хату.

И всё.

И старика не стало.

Как окрыленно

взмывали воды!

Валы – рулоны!

Рулоны —

орды!

А пена —

розовая

пряжа!

А брызги —

розги!

А брызги —

пряжки!

И все равно

их было двое:

Старик

и Море!

Краснодар

Солнце – полной дозой!

Красота!

Что за город, что за

Краснодар!

Носят краснодарки —

примадонны

красные подарки —

помидоры.

Пухлые, —

сайки!

речистые, —

моторы!

Краснодарки сами —

помидоры!

«Нет» – банальным истинам!

Дети – матадоры,

не «цветы жизни» —

помидоры!

Воздух медно-муторен

и медов.

Солнце – самый мудрый

помидор.

Бойкий и бедовый,

как бидон,

город помидоров,

Город – Помидор!

Новороссийская ночь

Мир умиротворился.

Ночь.

Огни, как зерна риса.

Ночь.

Над Новороссийском

ночь.

Черна невыразимо

ночь.

А море – гоноболь.

Стекло.

Прожектор – голубой

циклоп.

Пять рыбаков – пять бурок

в лодке.

А ну, раздвинет буря локти?

Пять рыбаков.

Пять бурок – стяг.

Кобенится мотор – кабан.

В прожекторе – луче блестят

пять лиц —

пять голубых

камбал.

Чайная

Чайная —

ни чаю и ни чашек.

Лишь чугунный чайник,

прокопченный чайник.

Сочно —

апатитами,

млеют, млеют

очень аппетитные

пельмени.

Зубы разинули —

не до тарелок —

рыбаки-грузины,

рыбаки-греки.

Усы-полувенки,

фиолетовые скулы,

носы, что плавники

у акулы.

В чайной чавканье,

скрежет лука!

Пьем кагор из чайника,

как из люка!

Пьем,

а челюсть лязгает

о чугун.

Шашлыки ласковые —

с кочергу!

На четвертом чайнике

я полез в корзину:

– Мать моя – гречанка,

а отец – грузинка!

Шел я ошалелый,

шел в полушоке,

кустарники алели,

по щекам щелкали.

Ветер жаркий бил в лоб —

тысяча по Цельсию.

В это лето был улов

на пятьсот процентов!

«Язык…»

Язык

не бывает изучен.

Земля не бывает изъезжена.

Над нами

созвездья созвучий!

Под нами

соцветья черешен!

А перед нами, перед —

зеленые ромбы гати,

самумы гагачьих перьев,

перьев гагачьих!

Сырые следы животных

поджаривает восток.

Заводы,

заводы,

заводы

пульсируют, как висок.

Мы высохнем – рано-поздно —

мы высохнем,

как чернила.

А мир

все равно не познан.

Так пусть же птенцы

чирикают!

Пусть почки

дрожат на взводе

весеннего рубежа!

Пусть звезды,

стрекозы – звезды,

крыльями

дребезжат!

Березы

1

Бывают разные березы.

В повалах – ранние березы.

А на переднем плане —

дряблые,

корявые, как якоря.

Бывают черные березы,

чугунно-красные,

чернильные,

горчичные

и цвета синьки…

А белых нет берез…

Их красят зори,

ливни беглые,

бураны —

оторви да брось!

А люди выдумали белые.

А белых нет берез.

2

Художник брезговал березой.

Творец оберегал палитру.

Писал он образно и броско

бананы, пальмы, эвкалипты.

И кисть игривая играла

и краски клумбами макала.

Его холщовые экраны

дымились лунными мазками!

Однажды как-то, ради шутки,

художник за березу взялся.

Но краски скалились, как щуки,

и из-под кисти ускользали.

Тогда он разложил березу.

Нарисовал отдельно крону,

порезы на коре,

бороздки

и даже соки под корою.

Все было глянцево, контрастно,

с предельной правильностью линий.

А вот березы,

как ни странно,

березы не было в помине.

Сегодня

Какие следы на гудроне

оставили старые ливни?

Кто ищет гармонию в громе?

Кто ищет отчетливых линий?

Изгиб горизонта расплывчат.

Запруды затвердевают.

Кто ищет счастливых различий

в звериных и птичьих дебатах?

Над каждой звездой и планетой,

пусть наиярчайшей зовется,

над каждой звездой и планетой

другие планеты и звезды!

И каждая новая эра —

к смещению прошлых поэтов,

и новые лавы поэтов

бушуют, как лавы по Этне!

И самые вечные вещи

сегодня лишь —

зримы и явны,

и Солнце —

сегодня щебечет!

и Птицы —

сегодня сияют!

И ходят за грубые скалы

влюбленные

только

сегодня.

Их груди прильнули сосками!

За голод,

за подлость,

за войны

их месть под кустом веселится,

вдыхая озона азы!

И в солнечном щебете листьев

зеленые брызги грозы!

Городской лес

Осеннее

Комариные укусы

дождика на лавках.

Ходят листья, словно гуси

на огромных красных лапах.

Над булыжником плакат:

– Осторожно, листопад!

И трамваи – набок,

набок!

Эх, по рельсам – по канатам!

Осторожничать не надо,

все идет как надо!

Развороченная гильза

лист.

Но ныне – присно

без излишнего трагизма

умирают листья.

Умирая, протоплазма

объявляет праздник!

Горожане, как пила, —

загружены полностью:

трикотажные дела,

булочные промыслы…

Но не понимает лес

трикотажность, булочность —

празднует,

наперерез

беспробудной будничности!

«День занимался…»

День занимался.

И я занимался своим пробужденьем.

Доблестно мыл, отмывал добела раковины ушные.

– Не опоздай на автобус! —

мне говорила Марина.

– О, мой возлюбленный, быстро беги,

уподобленный серне. —

Как быстроногий олень с бальзамических гор,

так бегу я.

Все как всегда.

На углу – углубленный и синий

милиционер.

Был он набожен, как небожитель.

Транспорту в будке своей застекленной молился

милиционер,

углубленный и синий,

и вечный.

Все как всегда.

Преднамерен и пронумерован,

как триумфальная арка на толстых колесах автобус.

В щели дверные, как в ящик почтовый конверт,

пролезаю.

Утренние космонавты, десантники, парашютисты,

дети невыспанные,

перед высадкой дремлем угрюмо,

дремлем огромно!

А после – проходим в свои проходные,

то есть – проходим в рабочие дни ежедневно,

так и проходим – беззвучные черные крабы,

приподнимая клешни —

как подъемные краны!

«Да здравствуют красные кляксы Матисса…»

Да здравствуют красные кляксы Матисса!

В аквариуме из ночной протоплазмы,

в оскаленном небе – нелепые пляски!

Да здравствуют красные пляски Матисса!

Все будет позднее —

признанье, маститость,

седины —

благообразнее лилий,

глаза —

в благоразумных мешках,

японская мудрость законченных линий,

китайская целесообразность мазка!

Нас увещевали:

краски – не прясла,

напрасно прядем разноцветные будни.

Нам пляски не будет.

Нам красная пляска

заказана,

даже позднее – не будет.

Кичась целомудрием закоченелым,

вещали:

– Устойчивость!

До почерненья!

На всем:

как мы плакали,

как мы дышали,

на всем,

что не согнуто,

не померкло,

своими дубовыми карандашами

вы ставили,

(ставили, помним!)

пометки.

Нам вдалбливали: вы – посконность и сено,

вы – серость,

рисуйте, что ваше, что серо,

вы – северность,

вы – сибирячность,

пельменность.

Вам быть поколением неприметных,

безруких, безрогих…

Мы камень за камнем росли, как пороги.

Послушно кивали на ваши обряды.

Читать онлайн Виктор Соснора - И повсюду космос. Избранные стихотворения и поэмы

Похожие книги